четверг, 21.11.2024 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
|
||||||||||||||||||||||
| Главная | Новости | Турниры | Фото | Мнение | Энциклопедия | Картотека | Голоса | Форум | Поддержать сайт |
ПЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ АМЕРИКУ, В 17 часов по московскому времени мощная коротковолновая станция в Нью-Йорке вбросила в эфир первую шахматную шифровку: точка, два тире, точка, три тире, четыре точки... Тут же эти сигналы поступили на соответствующую аппаратуру в столице СССР, и так начался радиоматч шахматистов двух сверхдержав. Он вызвал невиданный, чуть ли не вселенский ажиотаж – куда там шахматной горячке 1925 года! Мировыми СМИ заочное сражение позиционировалось не ниже, чем Междупланетный шахматный конгресс (суперпроект гроссмейстера О.Бендера, озвученный им перед нью-васюкинцами). Это был ранний бурный ренессанс золотого шахматного века! И я еще захватил те времена, когда из громоздких радиоприемников (семьи – счастливые владельцы первых отечественных допотопных телевизоров с крошечными экранами были в нашем провинциальном городке Угличе наперечет) звучал такой родной, с неподражаемой хрипотцой голос Вадима Синявского, и сотни тысяч советских людей тут же записывали на листочках, в блокнотах, тетрадках ходы знаменитых королей шахмат, озвученные королем спортивного репортажа: ферзь цапля семь, ладья харитон шесть…
В СССР, где и посредством шахмат утверждалось превосходство соцстроя над забугорным миром наживы, новости о радиоматче (кстати, первого после Второй мировой международного спортивного состязания) заполонили вообще все медийное пространство: от центральных газет до «молний», вывешиваемых на полевых станах. В дни исторического поединка многие заводчане вместо того, чтобы на обеденном перерыве привычно забивать «козла», жадно приникали к черным тарелкам с новостями о том, как наши гроссмейстеры в очередной раз начистили американских…
Как ни странно, то же самое творилось и на другой стороне земного шарика, хотя и Белому дому, и Капитолию великая игра, «вспорхнувшая» тысячу лет назад с берегов Ганга, в сущности была до фонаря… "Никогда в США так много не говорили и не писали о шахматах, – свидетельствовал по горячим следам заокеанский собкор ТАСС, – как с 1 по 5 сентября 1945 года. Крупные американские газеты, как "Геральд Трибюн", "Дейли Ньюс" и др., регулярно сообщали на своих страницах результаты каждой сыгранной партии. Об этом также писали тысячи местных газет, издающихся в различных городах страны. Журнал "Тайм" специально задерживал выпуск спортивного отдела в очередном номере, чтобы поместить итоги завершившихся партий матча. В своих утренних выпусках "Нью-Йорк таймс" помещала отчеты о нем на первых страницах, что было беспрецедентным для этого издания.
Ход матча транслировался несколькими радиостанциями – и эти сообщения регулярно передавались не только на территорию США, но и в Латинскую Америку, на Кубу, в 18 крупнейших американских военных и морских госпиталей, в которых находились на излечении тысячи солдат и моряков. Шахматные клубы Чикаго, Вашингтона, Лос-Анджелеса и других крупных городов США также внимательно следили за ходом игры и воспроизводили ее на специальных демонстрационных досках. Команды американских торговых судов, находившихся в море, просили, нет – требовали! – передавать им по радио новости о матче, обсуждаемые в кубриках, кают-компаниях, даже на капитанских мостиках..."
Где-то за месяц до начала этого шахматного безумия начальник штаба по проведению радиоматча Яков Рохлин на приеме у председателя Всесоюзного спорткомитета Николая Романова потребовал, чтобы наша сборная играла изолированно от болельщиков. – Зачем такая конспирация? – удивился спортивный вождь (он был по совместительству и одним из главных комсомольских функционеров). – Вы же понимаете, – ввернул Яков Герасимович свой коронный зачин, – что иначе может получиться, как на первом московском турнире в 1925-м, когда у «Метрополя» творилось черт знает что, болельщики перекрыли трамвайное движение и конная милиция ничего не могла поделать.
Сделали «по Рохлину» (хотя, возможно, он просто озвучил требование своего лучшего друга Михаила Ботвинника), и естественно, по согласованию с партийным ареопагом, проявив вообще-то неуважение к отечественному болельщику. Ведь если заокеанские зрители могли напрямую наблюдать за мозговыми усилиями Денкера, Файна, Решевского и других участников матча в зале (вместимостью 700 человек, и все 700 билетов ушли в лёт) нью-йоркского отеля «Генри Гудзон», то советские вынуждены были довольствоваться лишь отображением партий на демонстрационных досках в Центральном Доме культуры железнодорожников. Там, в ДК, заполненном под завязку 1300 зрителями, происходившее на досках комментировали мастера второго эшелона. А сами звезды – участники нашей команды обмозговывали ходы «в закрытом помещении» Центрального дома работников искусств, и в силу такой законспирированности при сем присутствовали срочно прилетевшие из-за океана вроде как даже спецрейсом двое наблюдателей с американской стороны – гг. Фрай и Эймс.
Председатель правления Всесоюзного общества по культурным связям с заграницей В.Кеменов открывает радиоматч СССР – США. Справа от него – председатель Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта Н.Романов и посол США А.Гарриман, устроивший по окончании матча прием советских участников в посольском особняке.
Накануне события, 31 августа, с Нью-Йорком были сыграны две пробные партии. С американской стороны код Удемана опробовали чемпионка США Гизелла Грессер и ветеран, однофамилец Эммануила Второго Эдуард Ласкер, с нашей – трехкратная чемпионка Москвы Морачевская и заслуженный мастер Петр Романовский. По словам Петра Арсеньевича, "советские шахматисты отчетливо представляли трудность стоящей перед ними задачи. Но объективно оценивая возможные результаты матча, мы считали, что победа все же должна склониться на сторону команды СССР. Впрочем, даже оптимистичные прогнозы не шли дальше счета 12:8 в нашу пользу. Некоторые даже осмотрительно удовлетворялись счетом 11:9, а то и 10,5:9,5. В самом деле, если на последних пяти досках преимущество мастеров СССР было более или менее очевидным, то исход борьбы первых пятерок между собой представлялся все же гадательным. Здесь уверенно можно было говорить лишь об успехе на первой доске. Не умаляя бесспорной одаренности нового молодого чемпиона США Денкера, высказывались вполне понятные предположения, что выдержать игру такого большого стиля, такого выдающегося класса, каким характеризовались все последние выступления Ботвинника, чемпиону США будет очень трудно. Здесь минимум полтора, а то и два очка наша команда могла считать для себя обеспеченными. По-иному расценивались результаты на следующих досках, где молодые советские гроссмейстеры Смыслов и Болеславский должны были выдержать натиск: первый – Решевского, второй – Файна. Надо ли говорить о том, что эти шахматисты с мировым именем, неоднократно одерживавшие победы даже над чемпионами мира, являлись для менее опытных советских гроссмейстеров крайне опасными соперниками. Результат 2:2 на этих досках многие были склонны рассматривать как удачу, и даже счет 1,5:2,5 некоторые мастера считали вполне приемлемым..."
За месяц авральной подготовки к радиоматчу Файн собрал неплохое досье на своего соперника. В 9 крупных турнирах сыграл Болеславский в военные годы, причем его успехи шли по нарастающей: в 13-м чемпионате СССР был 3-м, в 14-м, состоявшемся в летние дни 1945-го – 2-м, пропустил вперед только Ботвинника. Тогда как он, Файн, с 42-го по 45-й сыграл только в двух турнирах (чемпионаты по блицу не в счет), по большому счету оба раза – неудачно. Так что вряд ли Ройбен разделял мнение «некоторых мастеров», скорее – прагматически настраивал себя на две боевые ничьи… Правда, когда в стартовой партии его соперник, новоиспеченный гроссмейстер СССР (удостоенный этого звания в июле 45-го) ошибся на выходе из дебюта (в своей коронке – староиндийке), «все окружающие утверждали, что фаворит американцев Файн не выпустит Болеславского». И как раз в тот момент начальник штаба Яков Рохлин, о чем он напишет в «Шахматах в СССР», «вышел на 15-20 минут в фойе, чтобы переговорить с корреспондентами газет, затем вернулся обратно в зал… Первый взгляд был брошен на доску №3. Почти ничего внешне не изменилось в позиции, где продолжалась та же борьба «на острие меча». Но больше всего меня поразил сам Болеславский. В то время как многие участники матча чувствовали себя усталыми, он невозмутимо сидел за своим столом и в ожидании хода из Нью-Йорка… читал занимательный роман! В первый момент трудно было поверить, что подобное спокойствие является следствием непоколебимой уверенности советского гроссмейстера в своей силе. Можно было предположить обратное: что черные признали безнадежность своего положения. В действительности это было совсем не так!..»
Эти тассовские фотоснимки 1945 года мне передал 40 лет назад тогдашний ответственный секретарь "Алтайской правды", большой любитель шахмат Геннадий Осипов, до того хранивший их в своем личном архиве. Стейнер в общем-то выиграл у Бондаревского случайно: в примерно равной позиции «голливудец» предложил разойтись миром, но гроссмейстер посчитал, что у него есть хорошие шансы на победу. А после – «заигрался»… И смысл комментариев к ужасающему разгрому на старте в американской прессе сводился к тому, что именно Файн, едва не положивший на лопатки восходящую звезду советских шахмат, должен взять на себя роль лидера и повести за собой команду во втором туре (стартовавшем 3 сентября в 16 часов по московскому времени).
Вновь цитирую статью Рохлина в «Шахматах в СССР»: «Но сделал ли прославленный американский чемпион правильные психологические выводы из первой встречи с молодым гроссмейстером? Скорее всего – нет, ибо Файн ошибся в оценке стиля своего противника, полагая, что Болеславский упорен в защите, но недостаточно активен в атаке. После того, как Болеславский белыми сразу же «насел» на противника, Файн попал в такое положение, в котором, как указывает Ботвинник, американский гроссмейстер никогда еще не был. В радиограмме о сдаче партии Файн откровенно сообщил, что смелый 11-й ход белых и весь дальнейший маневр явились для него полной неожиданностью».
Болеславский – Файн |
 |
В 1944-м на турнире в Хихоне юный испанец Артурито Помар сенсационно сыграл вничью с самим Алехиным, после чего чемпион мира дал ему несколько уроков. |
Желание непременно видеть вундеркинда на "Турнире победителей" его организаторами (газетой "Санди кроникл") привело к скандальным последствиям: из-за участия представителя франкистской Испании, то бишь мальца Артурито, в британскую столицу не приехали советские гроссмейстеры (ранее было объявлено, что в этом турнире должны сыграть Смыслов, Болеславский, Котов, Флор и Рагозин).
А малец-то сыграл в Лондоне очень даже неплохо – поделил 6-7 места (из 12), сделал ничью с многоопытнейшим гроссмейстером Осипом Бернштейном, обыграл почти всех, кто расположился в турнирной таблице ниже: Принса, Бродбента, Файрхерста…
И вот вышеперечисленные успехи дали Стейнеру моральное право вызвать Денкера на матч за титул чемпиона страны. Во многом благодаря поддержке Голливуда (ведь в этом "царстве грез" он основал шахматный клуб, посещаемый Чарли Чаплиным, другими знаменитыми киноактерами и влиятельными деятелями киноиндустрии) ему удалось собрать нешуточный призовой фонд (5000 долларов). Матч из 10 партий был сыгран в Лос-Анджелесе в первой половине мая 1946-го.
Из репортажа в "Чесс ревью": «Состязание можно разделить на две фазы, резко отличающиеся друг от друга – первая была катастрофической для Стейнера. Денкер, играя в своем лучшем стиле, добился трех побед при одной ничьей. Казалось, все кончено, и чемпиону остается только ликовать... Но Стейнер не пал духом! Захватив инициативу, он фактически заставил соперника перейти к обороне и в оставшихся партиях добился положительного итога, выиграв одну и сведя пять вничью".
 |
Одна из красивейших актрис мира Линда Дарнелл в числе других голливудских див также болела за Стейнера (справа от нее), импозантного, с прической и усиками в стиле главного героя голливудской киноленты тех лет «Унесенные ветром», триумфально завоевавшей экраны. |
 |
Как и Ретт Батлер – Кларк Гейбл, Стейнер был столь же статен и смугловат. |
Кстати, главным судьей этого "внепланового" матча был не кто иной как Ройбен Файн, к тому времени обосновавшийся в Лос-Анджелесе. А случилось это, как сообщил мне сын героя нашего повествования Бенджамин Файн (напомню, профессор-математик университета в Фэрфилде), еще осенью 45-го, когда вместо профессора Морза ORG возглавил доктор Джасинто Стейнхардт. Группа аналитиков, в которой Файн достойно прослужил, считай, всю войну, по-прежнему без проблем финансировалась военно-морским ведомством США, и гроссмейстер вполне бы мог продолжить исследования, простите за тавтологию, исследований операций. Тем более, что в послевоенные годы эта новая научная отрасль оказалась очень востребованной, и не только военными, хотя они пока еще оставались главными заказчиками. Так, в 1948-м командование американскими сухопутными войсками сформировало свою группу исследований операций – по контракту с университетом Джона Гопкинса, такие же группы появились и при объединенном комитете начальников штабов, при авиационной корпорации "Дуглас"... Исследователи операций осваивали и многие другие научные направления (не только в военной сфере), например, моделирование с помощью ЭВМ, программирование... И вот из этой перспективнейшей отрасли Файн уходит!
Уходит из группы аналитиков, пользовавшейся мощнейшей поддержкой силового ведомства! В 31 год он, математик и логик, решает защитить докторскую по теме, в сущности, не имеющей прямого отношения ко всей его предшествующей жизни. Отныне Ройбен на три года – докторант университета в Южной Калифорнии, где он в последующем будет трудиться приглашенным профессором, преподавать психоанализ.
 |
Доктор Джасинто Стейнхардт, в подчинении которого Ройбен Файн пробыл совсем недолго – может, месяца два-три, не более. Стейнхардт оказался достойным преемником профессора Морза, возглавлял ORG в течение 16 лет – до того, как эта группа аналитиков трансформировалась в Центр военно-морских исследований. Именно из этого Центра мне эксклюзивно прислали пролежавшие 66 лет в спецхране "меморандумы" (отчеты) аналитика ASWORG (AAORG) Ройбена Файна. |
...На закрытии вдрызг проигранного американцами заочного поединка в "Генри Гудзоне" тоску-кручину поникших болельщиков малость развеял Морис Вертхейм (комплектовавший вместе с Кеннетом Харкнессом американскую команду). Искушенный оратор, он закончил свою краткую речь тем, что "обе стороны вышли из борьбы победительницами, поскольку радиоматч способствовал развитию тесных дружественных отношений между США и СССР».
– И еще не вечер, – заверил собравшихся Морис, имея в виду шанс на реванш в предстоящем очном противостоянии с русскими в Москве. Но никто из сидящих в зале, как и сам выступавший (в ту пору – наиглавнейший авторитетнейший менеджер и меценат американских шахмат) тогда не предполагали, что уже очень скоро судьба второго матча шахматной гвардии двух сверхдержав повиснет на волоске!
РЫЦАРЬ-ИДЕАЛИСТ В БЛЕСТЯЩИХ ДОСПЕХАХ,
или СЛИШКОМ ПОЗДНО, МОРИС…
"Лучшее наследство для молодого человека – это родиться в нищете", – говаривал Эндрю Карнеги. Родившийся в семье трудяг-ткачей, он начинал путь к сколачиванию колоссального состояния с должности такого же простого трудяги – "смотрителя бобин" на ткацкой фабрике. В этом отношении биография Вертхейма складывалась отнюдь не по Карнеги. Отец Мориса был удачливым бизнесменом, человеком состоятельным, оставил сыну в наследство полмиллиона «зеленых». Окончив в 1906-м Гарвард, Морис через какое-то время поступил на службу в преуспевающую компанию (по производству сигар) своего фатера. Затем "пошел на Уолл Стрит" и стал партнером в фирме по банковским вложениям "Халлгартен и Ко".
А в 1927-м Вертхейм основал свою собственную инвестиционную компанию "Werthaim &Co". Она успешно занималась слиянием и поглощением всяких разных фирм, и этот бизнес позволил Морису существеннейшим образом нарастить свой капитал (во главе этой компании он находился до конца своих дней).
После окончания Гарварда главным увлечением Вертхейма в течение 25 лет был театр. Основав в 1919-м Нью-Йоркскую театральную гильдию, он участвовал в постановке более 75 пьес с различными любительскими труппами и "получал от этого огромное удовольствие".
Из мемуарных записей Мориса: "Мне трудно припомнить месяц май, когда бы я не был на какой-нибудь протоке, богатой лососем либо форелью. И любимая шутка моих друзей – это их напоминание мне, что я обрел партнерство в"Халлгартен и Ко" 1 мая 1919 года, а спустя неделю, 8 мая, уже поехал в отпуск на рыбалку... Когда я говорю, что мои главные интересы в жизни – это банковское дело, театр и рыбалка, то это лукавство, на самом деле степень их важности для меня надо выстроить в обратном порядке".
Странно, что к этому списку Вертхейм не присовокупил шахматы.
Из воспоминаний Денкера: "Морис был очень увлечен игрой по переписке. Его заочные соперники проживали в разных странах и на разных континентах, а среди его партнеров был и такой известный в стране человек, как старый банковский приятель Джон МакКлой, в войну занимавший пост помощника министра обороны США.
 |
24 сентября 1964 года, Председатель Верховного суда США Эрл Уоррен и члены возглавляемой им комиссии передают итоговый отчет о расследовании убийства Джона Кеннеди президенту Линдону Джонсону. Третий справа – бывший руководитель ЦРУ Аллен Даллес, четвертый слева – конгрессмен Джеральд Форд (будущий президент страны), 1-й слева – Джон Макклой. Заняв в конце 40-х пост Верховного комиссара США в Германии, Макклой зарекомендовал себя сторонником снисходительного отношения к немецким военным преступникам, что вряд ли понравилось его партнеру по заочным шахматным состязаниям Морису Вертхейму… |
Мне думается, что как банкир Морис получал удовольствие, сообщая шахматным оппонентам, что в конверте им послан чек (в английском "шах" и "чек" – одно и то же слово – В.Н.). Морис очень серьезно относился к этому своему увлечению и часто обсуждал со мной собственные партии по переписке. Но делал это уже после того, как партии заканчивались, и никогда не разрешал мне что-то ему рекомендовать, подсказывать по ходу его заочных сражений.
Для шахматно-заочных сражений Морис выбрал себе псевдоним "А.С.Чарлес" и в начале 40-х здорово играл в турнирах, проводившихся "Чесс Ревью". В одном таком турнире в 1943-м набрал 15 из 18, сорвал приз и заработал рейтинг 1430, который сегодня эквивалентен мастерскому рейтингу. Для сравнения – будущий чемпион мира ИКЧФ Ганс Берлинер имел тогда рейтинг 1418. Морис гордился этим успехом, как наивысшим в своей шахматной карьере».
А вот как описывал шахматно-почтовую рутину Мориса "Чесс ревью": "Каждое утро по дороге на Уолл-Стрит он разыгрывал варианты на карманных шахматах. А по вечерам, ожидая к ужину друзей и деловых партнеров, анализировал на большой доске. Во всех поездках его всегда сопровождал альбом с партиями по переписке..." Герман Хелмс однажды написал о Вертхейме как об игроке пусть и не высшего класса, но всегда способного оказать достойное сопротивление многоопытному мастеру.
"Рыцарь в блестящих доспехах". Так назвал Денкер очерк о Вертхейме в своей книге, проведя аналогию со средневековыми легендами, когда вдруг в какой-то тяжелой жизненной ситуации, ниоткуда, из туманной дали появляется рыцарь на коне, и следует счастливая развязка…
Аналогия тем более подходящая, что шахматная фигура "конь" по-английски – "knight", рыцарь.
Денкер пишет, что в 30-х годах Манхэттенский клуб прозябал в каких-то трущобах, "в грязном мерзком подвале", и вот в 1941-м Вертхейм перевел этот знаковый для Америки очаг шахматной культуры "в царское помещение на 100 Central Park South, угол 6-й авеню и 59-й стрит, и взял на себя все расходы по содержанию клуба, к тому же и стал его президентом.
 |
Морис Вертхейм с дочерьми Барбарой (слева) и Жозефиной. |
Еще у Мориса была дочь Энн. Всех трех ему подарила его первая жена Алма, дочь известного американского дипломата, посла США в Турции в годы первой мировой Моргентау-старшего (его сын Моргентау-младший был министром финансов в команде Франклина Рузвельта и одним из творцов "нового курса").
После Алмы Морис женился еще дважды, но эти браки были бездетными.
Самая известная из его дочерей – Барбара Такман, историк-литератор, лауреат двух Пулитцеровских премий, в том числе за издававшуюся в русском переводе книгу "Августовские пушки" (очень живо, метафорично написанное серьезное исследование о первой мировой). Одна из трех дочерей Барбары Такман (1912-1989), внучка Мориса – ученый, доктор наук Джессика Мэтьюз с 1997-го возглавляет Фонд Карнеги.
Тот же Карнеги как-то изрек: "Излишние богатства – это священное бремя, которое накладывает на своего обладателя долг распорядиться им в течение своей жизни так, чтобы эти богатства пошли на пользу обществу".
Морис в 1947-м пожертвовал на «пользу общества» 2000 акров своих прекрасных охотничьих угодий в Восточном Айленде (эта немалая часть "длинного острова" на юге штата Нью-Йорк впоследствии стала национальным заповедником имени Вертхейма), а позднее озаботился тем, чтобы собранная им превосходная коллекция полотен французских импрессионистов после его смерти перешла в собственность Музея искусств Фогга Гарвардского университета.
 |
|
 |
На 8 с лишним квадратных километрах национального заповедника имени Вертхейма водятся многие представители диких животных – белохвостые олени, лисицы, черепахи, а славные озерца облюбовали перелетные птицы… |
Вскоре после избрания его президентом Манхэттенского клуба Вертхейм профинансировал матч на звание чемпиона США между Решевским и Горовицем, причем их первая партия состоялась в пентхаузе самого банкира. На открытии матча (4 мая) присутствовал весь нью-йоркский шахматный бомонд, человек 150, которые гуляли по крыше,где был устроен сад, пили и кушали в свое удовольствие, а в самой квартире любовались картинами и другими коллекциями искусства.
 |
Соломон Михоэлс, выдающийся актер. Вместе с поэтом Фефером в 1943-м с миссией мира от Еврейского антифашистского комитета побывал в США, Канаде, Англии и Мексике. С участием Михоэлса и Фефера в Нью-Йорке на стадионе Поло-Граунд прошел впечатляющий митинг, с его трибуны председатель Всемирного еврейского конгресса Уайз потребовал, чтобы США и Англия "не завтра, а сегодня открыли второй фронт". Перед 50 тысячами собравшихся на стадионе выступили такие видные общественные деятели США, как афроамериканский певец Поль Робсон, писатель Эптон Синклер... |
 |
Морис Вертхейм (в 1941-42 гг. возглавлявший Американский еврейский комитет) также сказал речь на грандиозном митинге на Поло-Граунд, восторженно приветствовавшем советских гостей. В те дни Морис хлебосольно принимал Михоэлса в своем пентхаузе, и им было о чем поговорить и как подвижникам театрального искусства. |
"Правда" 16 февраля 43-го писала: "Михоэлс и Фефер получили сообщение из Чикаго, что специальная конференция общества еврейской помощи постановила начать кампанию по сбору средств для покупки и посылки в СССР для нужд Красной Армии 1000 санитарных автомобилей".
Нет сомнения, что в тот визит в США представителей ЕАК немало сделал для сбора средств в помощь воюющей с фашизмом России и Морис Вертхейм, искренний друг Советского Союза.
Когда Денкер в 1944-м выиграл чемпионат страны, Морис закатил по этому поводу потрясающий банкетище персон на 75, по словам нового чемпиона – он никогда не видел на столах такого количества икры и превосходного шампанского, даже в русском посольстве (об угощении в посольстве США в Москве – ниже)! А виновнику торжества организатор банкета вдобавок ко всему подарил золотые часы и платиновую цепочку, на которой были выгравированы подписи членов "Манхэттена"...
Денкер вспоминает, как однажды пригласил к себе «отужинать семьями» Мориса и его супругу, и драгоценный гость по ходу трапезы признался, что еще никогда не бывал в нью-йоркских шахматных клубах «меньшего калибра».
– Так это мы мигом устроим! – воскликнул Арнольд и они, оставив своих «половинок» (Морис – новую, третью и последнюю, жену Сесиль), на автомобиле Денкера проехались по нижней части Восточного Манхэттена, накоротке исследовав его шахматные очаги. Когда возвращались к женам и обильному столу, президент Манхэттенского клуба задумчиво сказал: «Да – везде грязь, табачный дым и постоянный шум, но мне кажется, что все, кто там играет, проводят время в свое удовольствие и наслаждаются этой обстановкой».
Арнольд также пишет, как Морис однажды сильно ему помог в разрешении личных финансовых проблем.
И вот Вертхейм, друживший с Денкером домами, формируя команду для очной встречи с советскими, вроде как и мысли не допускал, чтобы сместить действующего чемпиона страны с 1-й доски. Но перед самым отъездом в Москву все же перетасовал первую тройку… А под чьим давлением и каким срывом это аукнулось Денкеру – расскажем в свой черед.
Кроме того, Вертхейм и его помощник Кеннет Харкнесс убрали несколько «слабых звеньев», призвав под знамена сборной Кевица, Дейка (он не смог сыграть в радиоматче, находясь тогда в действующей армии за пределами страны), Ульвестада, и как показал матч, угадали с этими заменами.
Финансирование дальнего путешествия в СССР и все прочие затраты, связанные с новым поединком с русскими, Вертхейм взял на себя, полностью до последнего цента. Уже и определились, что добираться будут комбинированным воздушно-морским путем… Но тут в Вестминстерском колледже произнес свою Фултонскую речь У.Черчилль (не мог подождать, пока советские и американские шахматисты окончательно выяснят – кто же из них сильнее?), отношения вчерашних союзников стали быстро осложняться. И Госдеп, Сенат, а точнее – влиятельные чиновники и конгрессмены из числа сторонников исключительно конфронтационных отношений с Советским Союзом, запросто могли зарубить поездку американских шахматистов за "железный занавес", не используй Вертхейм свои связи во властных структурах.
Тут нужно сказать, что на период Второй мировой он переехал в Вашингтон, на службу в Управление военного производства (созданного при администрации Рузвельта) как dollar-a-year man. Это была такая категория представителей той или иной фирмы, в период войны трудившихся в вашингтонских структурах оборонного значения, получавших в этих структурах символическую зарплату – один доллар в год (но вкупе с деньгами на жилье и проживание типа суточных); в то же время за этими людьми сохранялось прежнее жалованье в их фирмах.
Управление, где в военные годы какой-то неслабый пост занимал Вертхейм, отвечало за координацию работы всей промышленности в стране и прежде всего тех производств, которые были переориентированы на выпуск продукции для фронта. Куратором Управления был Джеймс Бирнс, глава Департамента экономической стабилизации (типа госконтроля над распределением сырья и товаров), а заодно и Совета по военной мобилизации. И наверняка в эти годы Вертхейм выполнял какие-то поручения Бирнса или его аппарата, был вхож в кабинет де-факто второго, после ФДР, человека в Соединенных Штатах. После войны Трумэн назначил Бирнса госсекретарем. Новый глава Госдепа был склонен к продуктивным переговорам с Советским Союзом, за что на него яростно нападали "ястребы" типа страдавшего алкоголизмом сенатора Маккарти...
И вот в разгар одной из вечеринок истеблишмента, за шведским столом, Вертхейм, улучшив момент, принялся горячо убеждать Бирнса, что новый шахматный матч с русскими поспособствует потеплению межгосударственных отношений США и России, и поэтому будет большой глупостью, если Госдеп запретит вылазку американской команды в Москву. Они сдвинули бокалы, и после пары глотков сухого мартини госсекретарь произнес:"Мы этой глупости не совершим!"
 |
Уже в ранге госсекретаря Джеймс Бирнс (во втором ряду, взял под ручку главу советского МИДа Вячеслава Молотова) участвовал в работе Берлинской конференции. Прежде чем дать "добро" – спустя какое-то время – на матч с русскими шахматистами, опытнейший политик не мог не заручиться поддержкой президента Гарри Трумэна (сидит между Иосифом Сталиным и новым британским лидером Клементом Эттли). |
Черчилль в своих мемуарах вспоминает, как на встрече глав великих держав в Крыму за дружеским завтраком Рузвельт сказал, что в секретной переписке с английским премьером он называет советского руководителя «дядя Джо». Сталин обиделся и возмущенно произнес: «Когда я могу оставить этот стол?» Рузвельта выручил Бирнс: «В конце концов, – обращаясь к советскому лидеру, сказал он, – вы же употребляете выражение «дядя Сэм». Так почему с обидой воспринимаете «дядя Джо»?» После этого к Сталину вернулось расположение духа.
В автобиографических записях начала 30-х Вертхейм, исколесивший к тому времени весь Ближний Восток и побывавший во всех европейских странах, выразил надежду в обозримом будущем посетить Россию, "поскольку не должен упустить возможности изучить один из наиболее интересных экспериментов по развитию новой общественно-экономической формации, которую еще никто и никогда не пытался применить на практике". Но, кажется, ему так и не удалось тогда съездить в СССР для "изучения интересного эксперимента". И может, еще и поэтому Морис столь одержимо добивался, чтобы послевоенная поездка американских шахматистов в Москву (во главе с ним, Вертхеймом, капитаном сборной) осуществилась?
Денкер в своем тепло написанном очерке о "рыцаре в блестящих доспехах" называет его идеалистом левых убеждений, считавшим Сталина либералом джефферсоновского типа, строившим новое социальное общество, и мягко упрекает Мориса, наивно надеявшегося на то, что матч с советскими гроссмейстерами чуть ли не заставит Трумэна и дядю Джо выкурить трубку мира. Но ведь в ту пору и в Москве еще с надеждой следили за расстановкой политических сил в США...
Оба представителя США (Денкер и Стейнер), игравшие в Гронингене, прибыли в Москву на матч спецрейсом военно-транспортного самолета ЛИ-2 (поездом бы опоздали) вместе с советскими «гронингенцами» Ботвинником, Смысловым, Флором, Болеславским и Котовым.
«В аэропорту мы утонули в цветах, – вспоминал Денкер, – принимали нас грандиозно, как членов королевской семьи». А остальные участники американской команды сначала воздушным путем добрались до Лондона, оттуда, с берега Темзы на небольшом пассажирском лайнере "Белоостров" двинулись к далеким российским берегам.
 |
По окончании АВРО Александр Алехин поделился с корреспондентом « Manchester Guardian»: «Логичен и неизбежен вывод, что в следующем матче придется бороться с представителями младшего поколения. С кем? По-моему, это не столь важно. Никто не сможет утверждать, что только он обладает моральным правом быть первым претендентом на титул чемпиона. Какой из четырех матчей – с Кересом, Файном, Ботвинником или Решевским был бы наиболее интересен? Сказать трудно, как было трудно предугадать результаты закончившегося турнира. Каждый из этих молодых мастеров имеет свой стиль и свою шахматную концепцию. Каждый представляет собой сложную и в высшей степени интересную проблему для всех, кто подобно пишущему эти строки, придавал значение психологическому элементу в шахматах. Ожидаю вероятность будущего сражения, или, я надеюсь, сражений». Из этого заявления чемпиона следовало, что он собирался тогда сыграть матч и с Файном, а может – с ним в первую очередь, чтобы поквитаться за 0:2 на АВРО? |
 |
«Белоостров», на котором американская команда во главе с Морисом Вертхеймом совершила трансатлантическое путешествие. |
Каюты Вертхейма и Файна были рядом, за время 7-дневного круиза они о многом поговорили. В военные годы оба работали на Победу, находясь, в основном, в Вашингтоне. Морис тогда попросил Файна, чтоб он его натаскал по шахматной части, и весьма щедро платил гроссмейстеру, за каждый урок – по 10 долларов (в конце 30-х, когда Ройбен сидел без работы, он перебивался частными уроками, за которые ему платили всего лишь по 2,5 доллара). В одной их беседе на борту "Белоострова" Файн шутливо упрекнул Мориса, что тот занялся шахматным меценатством слишком поздно. Да, займись мультимиллионер Вертхейм этим не с начала 40-х, а годика на три раньше – неужто бы не помог Файну после его феноменального успеха на АВРО собрать деньжат для матча за мировую корону? Глядишь, и судьба героя моего повествования (а Ройбен, как мы знаем, был уверен, что способен низложить Алехина), сложилась бы тогда по-другому, как и вообще история шахмат. (В начале 1938-го Алехин требовал от Капы на новый матч 5200 долларов на случай проигрыша и 6800 – в случае выигрыша; «маленького, но великого» Флора Алехин обязал собрать 4000 долларов – вне зависимости от результата их гипотетического матча. Эти суммы для Вертхейма были просто смешными.)
Морис ушел к себе в каюту, а Ройбен еще долго стоял на палубе, над которой неутомимо кружились розовые в угасавших лучах заката чайки и с грустью думал о своей былой шахматной страсти, когда ему сам черт был не страшен. Fugit irreparabile tempus – летит безвозвратное время.
Закончив свое океаническое путешествие в Ленинграде, американская делегация перенеслась в Москву по воздуху, на аэродроме ее встречали представители Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта, все участники предстоящего матча – не «гронингенцы»...
Можно предположить, что по дороге в столицу Файн навел у Лилиенталя (естественно, переводчик им не понадобился, Андрэ великолепно изъяснялся на немецком) справки о своих бывших соперниках – с кем он играл в советских столицах в 1937-м. Жизни четырех участников тех тренировочных турниров в Москве и Ленинграде оборвала война. Ильин-Женевский погиб в 41-м при эвакуации из Ленинграда во время налета немецких самолетов. В том же 41-м в осажденном Ленинграде погиб Раузер (не игравший в предвоенных турнирах из-за душевной болезни). Другой ленинградец – заболевший в блокадном городе дистрофией Рабинович, был вывезен в 42-м в Киров и там вскоре умер. В том же 42-м погиб на фронте Белавенец.
За те 22 дня пребывания в СССР (в 1937-м) Файн сыграл 12 турнирных партий и дал 5 сеансов, причем в одном из них, во Дворце пионеров в Ленинграде, он проиграл аж семи красногалстучным соперникам. А первым советским школьником, обыгравшим знаменитого американского гроссмейстера (когда тот давал сеанс в московском особняке Союза писателей на Воровского, тогдашнее название Покровской улицы), был 14-летний Миша Михалков. К осени 1946-го, ознаменовавшейся поединками в Москве советских и американских шахматистов, он уже год как был узником Лефортовской тюрьмы.
…Выпускника спецшколы НКВД Михаила Михалкова, брата знаменитого советского поэта, война застала на дунайской границе. Он трижды попадал в плен и трижды бежал, стоял под расстрелом. Немецкий знал еще с детства (от своей бонны, изучал его и в спецшколе), что очень пригодилось ему в тылу врага как агенту-нелегалу. Он снабжал разведорганы Красной Армии ценными оперативными сведениями, побывав в Швейцарии, Румынии, Польше, Венгрии…
В конце войны во время боя в немецкой форме перешел линию фронта. Через какое-то время по обвинению в измене Родине получил немалый срок. В Лефортово он три года сидел в камере-одиночке… После смерти Сталина – полная реабилитация, награды как участнику Великой Отечественной: 3 ордена, 12 медалей. Стал поэтом-песенником, автором многих очерков на военно-патриотические темы. Печатался под псевдонимами Андронов и Луговых.
 |
«Талантливый русский эмигрант-журналист Вячеслав Рахманов», на самом деле – известный советский переводчик и шахматный историк, первокатегорник Владимир Нейштадт (см. 1-ю часть «Страсть и военная тайна гроссмейстера Ройбена Файна») в Великую Отечественную служил в частях по разложению немецкой армии, подчинявшихся седьмому управлению Главпура («Бюро военно-политической пропаганды»). |
Поначалу обучал контрразведчиков немецкому языку, затем во фронтовых условиях успешно формировал из пленных Вермахта диверсионные группы, за что был награжден орденом Красной Звезды. Кроме того, вел из окопов через громкоговорящие установки пропагандистские передачи, готовил тексты листовок на немецком языке… За сочинением одной из таких листовок он и запечатлен на этом снимке. В июле 1944-го в боях под Кенигсбергом майор Нейштадт был тяжело контужен, четыре месяца пролежал в госпиталях. В Белокаменной он жил в каком-то древнем доме на одной из стариннейших московских улиц – Варварке (в 1932-93 годах – улица Разина), на том месте потом построили гостиницу «Россия». Я так думаю, мой двоюродный дядя непременно находился в болельщицких рядах в Колонном зале Дома Союза на матче наших с американцами в сентябре 46-го.
…Разместившись в гостинице, Вертхейм и его команда направились, как сообщили на следующий день центральные газеты, «в Большой театр, где исполнялась опера "Князь Игорь".
ПРОЩАНИЕ С ИЛЛЮЗИЯМИ,
или НЕ В КОНЯ КОРМ
Еще на московском аэродроме капитан американской дружины Морис Вертхейм поставил в известность представителей Всесоюзного спорткомитета, что второй номер команды Файн ограничен во времени в силу своих занятий в Южнокалифорнийском университете, поэтому хорошо бы ему сыграть партию из второго тура за денек до начала матча. Спортивные функционеры не возражали…
11 сентября Файн и Керес, тепло поприветствовав друг друга, удобно расположились за шахматным столиком из дорогого дерева в Октябрьском зале Дома Союзов. Зал – пуст, на сцене, кроме триумфаторов АВРО – главный арбитр Макс Эйве и члены судейской коллегии.
Уже на склоне лет Файн признается: «Ни с каким другим гроссмейстером мне не было так тяжело за доской, как с Кересом. В его стиле было что-то алехинское, но хотя с Алехиным у меня не было никаких проблем, Кереса я не вполне понимал».
Это «непонимание», однако, проявилось не сразу. В их самой первой встрече – в 1935-м на Олимпиаде в Варшаве Файн черными довольно легко добился материального перевеса, и, проведя в эндшпиле ферзя, попытался дожать соперника, располагавшего ладьей и слоном (пешек было поровну – по две). Но Пауль технично защищался и на 92-м ходу(!) была зафиксирована ничья.
На той Олимпиаде 19-летний эстонец показал очень даже неплохой для дебюта на международной арене результат: 5-е место на 1-й доске, 12,5 очка из 18, а вот Ройбен, первый номер американцев (Решевский не поехал на варшавскую Олимпиаду, поскольку опасался, чудак, как бы его там не забрили в армию как уроженца Польши) сыграл слабовато – 9 из 17. Тем не менее, самородка из Восточного Бронкса персонально пригласили на знаменитый традиционный рождественский турнир в Старый Свет – как и Пауля, который, однако, не смог поехать (он внезапно заболел). А для Файна, как мы знаем, тот Гастингс стал удачной увертюрой к последующей феерии многочисленных турнирных побед.
В следующий раз они сразились в июле 1936-го в Зандворте. Ройбен, уверенно победив в том сильном турнире на знаменитом голландском курорте (оставив за спиной и действующего чемпиона мира Эйве), как бы приобрел абонемент на участие во всех звездных турнирах ближайших лет.
Поделившего в Зандворте 3-4 места Кереса Файн без проблем обыграл черными. Когда его проходной по вертикали «а» оставался всего один ход до превращения в королеву, будущий «вечно второй» остановил часы.
Пауль поквитался через год в Остенде, красиво выиграв у своего основного конкурента на самом старте этого довольно посредственного по составу турнира, прямой атакой на короля (они тогда оба сенсационно проиграли «малоизвестному мастеру Гробу», поделив с ним 1-3 места).
Еще через год в первом круге АВРО Керес, как он сам считал, добился наиважнейшей в своей шахматной карьере победы – над изумившим своим мощнейшим стартом Файном. Когда Ройбен на 58-м ходу признал себя побежденным, его очаровательная миниатюрная супруга Эмма (аккредитованная на турнире как корреспондент популярной голландской газеты) наградила Пауля за искрометную игру горячими аплодисментами… А Ройбен, протянув руку светившемуся от счастья сопернику, сказал: «Вы сегодня играли великолепно…»
Их важнейшую встречу в последнем туре АВРО один из репортеров описал так: «Файн, плотный молодой человек, никак не может скрыть своего волнения, часто вытирает пот с лица. Он играет вдумчиво, остерегаясь эстонца, который на этот раз не очень активен. И ни тот, ни другой не хотят рисковать».
 |
Юный гроссмейстер Пауль Керес категорически не был согласен с приклеившимся к Файну ярлыком «технаря по выжиманию ничьих», и после одного из турниров того, довоенного времени, вступился за своего основного конкурента (а заодно и за другого известного приверженца «метода, в котором слишком много делового»): «Если бы было легко противостоять этому методу, то почему же он всегда дает такие хорошие результаты? Мне, игроку иного стиля, борьба с Флором и Файном доставляет огромное удовольствие». |
В 1939-м Пауль приезжал в Амстердам договариваться о матче с Эйве, но Файн к тому времени уже давненько находился (вместе с молодой супругой) в родном Нью-Йорке, вдали от «вздымавшегося вала войны».
К исходу Второй мировой американское шахматное сообщество было встревожено слухами о том, что Керес будто бы потерял ногу. Но вот в ноябрьском номере «Чесс ревью» (в редколлегию которого входил Файн) за 1945 год на 1-й полосе появилась телеграмма, отправленная из Таллина 10 ноября: «Нью-Йорк. Искренние поздравления с первым послевоенным шахматным турниром. Привет всем шахматистам и друзьям. Пауль Керес». Очевидно, имелся в виду радиоматч. Но ведь это было событие уже двухмесячной давности…
Не по «совету» ли «компетентных органов» эстонский гроссмейстер отправил запоздалую телеграмму, между строк которой заокеанским адресатам следовало прочесть: «у меня все нормально»? Хотя было далеко не нормально.
Рядом с телеграммой из Таллина на той же первой полосе был помещен на полколонки текст от редакции, из которого следовало, что, согласно «Правде», Керес в августе был в Москве (на самом деле «Правда» ничего о нем тогда не сообщала), далее вкратце пересказывалась информация об эстонском гроссмейстере из шведского шахматного журнала: когда и с кем в 1944-м Пауль играл в Финляндии и Швеции, откуда затем вернулся в Эстонию. В той же редакционной врезке «Чесс ревью» сказано: в цитируемой статье из шведского журнала о том, что Керес потерял ногу, не упоминается…
Когда после перерыва, вызванного войной, снова стал выходить «Шахматы в СССР», о Кересе там не было ни слова. Что у него проблемы – ясней ясного подтвердил радиоматч СССР – США, места выдающемуся гроссмейстеру в составе советской команды не нашлось. Но вот в первом номере «Шахмат в СССР» за новый 1946-й наконец-то Керес обозначил свое присутствие в советском шахматном процессе – отчетом «Чемпионат Эстонской ССР» (автор отчета уверенно выиграл этот чемпионат). А еще через какое-то время прошла информация, что Пауля включили в состав сборной СССР на радиоматч с англичанами. И тут уже Ройбен стал прикидывать – а не с давним ли другом-конкурентом, игру которого он «не совсем понимал», и который так эффектно разделал его на АВРО, придется ему сесть за доску в предстоящем матче в России? Как в воду глядел…
А теперь вернемся в безлюдный Октябрьский зал Дома Союзов.
Керес – Файн
Сыгранная досрочно партия из 2-го тура матча СССР – США, 1946 г.
Английское начало
1.c4 c5 2.Nf3 Nf6 3.Nc3 d5 4.cxd5 Nxd5 5.e3 Nxc3 6.bxc3 g6 7.Qa4+ Nd7 8.Ba3 Qc7 9.Be2 Bg7 10.0-0 0-0 11.d4 a6 12.c4 e5 13.Rad1 exd4 14.exd4 b6 15.d5 Bb7 16.Qb3 Rab8 17.Bc1 b5 18.cxb5 axb5 19.Bxb5 Ba6 20.a4 Bxb5 21.axb5 Qb7 22.Ng5 Qxb5 23.Qh3 Nf6 24.Bf4 Rbc8 25.Nxf7! Qd7 26.Qxd7 Nxd7 27.Nd6 Rcd8 28.Be3! Nb6 29.Bxc5 Na4 30.Ba3! Nc3 31.Nb7! Nxd1 32.Nxd8 1–0
Комментируя партию для «Шахмат в СССР», Керес о маленьком шажке неприятельского ферзя 21...Qс7-b7 написал, что «черные играют беззаботно», а шажок на соседнюю клетку ладьи 24...Rb8-c8, понятно, снабдил вопросительным знаком: «Грубая ошибка, приводящая к потере пешки и проигрышу партии. Обязательно было 24...Rb7, чтобы на 25.Be5 ответить 25...Qd7. Белые получают, правда, после 26.Qc3 Qf5 27.f4 несколько лучшую позицию, но черные могут защититься...»
Принесенного в жертву коня нельзя было брать ни королем из-за мгновенного мата на е6, ни ладьей из-за другой ладьи, нелепо подставившейся под удар ферзя. Все очень просто.
Трудно объяснить такой промах выдающегося шахматиста...Фактически уравняв позицию – расслабился? Почему-то не насторожило Ройбена, когда соперник 22-м ходом подтянул своего коня на g5, как в их давней партии в Остенде. В том довоенном турнире Керес следом ударил Ng5-h7! А в Москве – Ng5-f7! Так сказать, для симметрии...
У обоих соперников была сильная дополнительная мотивация хорошо сыграть в матче. Накануне на первом послевоенном конгрессе ФИДЕ в швейцарском Винтертуре определились с местом проведения (курортный городок Нордвейк в Южной Голландии) запланированного на следующий год матч-турнира на первенство мира, были «намечены» и его участники: Эйве, трое от СССР – Ботвинник, Керес, Смыслов и Решевский и Файн от США. Но конгресс – скорее чисто для формальности – оставлял право за шахматными федерациями СССР и США предложить свои кандидатуры участников матч-турнира вместо названных. Кроме того, «дополнительного» участника, как решили на винтертурском совещании, мог бы определить первый крупнейший послевоенный турнир в Гронингене, в котором, однако, не сыграла ровно половина гроссмейстеров, получивших карт-бланш от конгресса ФИДЕ.
Файн уклонился, сославшись на подготовку докторской, Решевский запросил слишком высокий экстрагонорар – 5000 долларов, неподъемный для организаторов. Кереса, персонально приглашенного голландцами, просто не выпустили из Союза за кордон.
По итогам Гронингена в компании «железных» кандидатов в чемпионы мира наряду с Ботвинником и Эйве оказался и Смыслов. Что касается остальных трех кандидатов, фигурировавших в «швейцарском» списке – в дальнейшем пытались убрать из этого списка лишь одного Файна (его «любимая» американская федерация).
И вот Ройбен во второй партии с Паулем в Доме Союзов (на этот раз они играли вместе со всеми в Колонном зале) хоть и имел право выступки, но сразу же свернул в сторону от чего-либо обоюдоострого. Не мог он рисковать! «Сухой» проигрыш в этом важном мини-матче еще больше ослабил бы позиции Файна в его противостоянии с шахматными функционерами-соотечественниками. А градус этого противостояния все повышался...
Файн – Керес
Защита Нимцовича
Примечания П.Кереса
1.d4 Nf6 2.c4 e6 3.Nc3 Bb4 4.e3 d5 5.a3 Be7 6.Nf3 b6 7.Bd3 0-0 8.Qe2. Таким путем белые не могут добиться преимущества. Следовало играть 8.e4 dxe4 9.Nxe4 Bb7 10.Qe2.
8...c5! 9.0-0 Nc6 10.Rd1. Больше перспектив давало 10.Ne5 Bb7 11.cxd5 exd5 12.f4 и т.д. с острой игрой.
10...cxd4 11.exd4 Ba6! Вынуждая размен белопольных слонов и ликвидируя всякие попытки атаки со стороны белых. Им приходится теперь играть весьма осмотрительно, чтобы не очутиться – ввиду слабости пешки d4 – в плохом положении.
12.Bg5 dxc4 13.Bxc4 Bxc4 14.Qxc4 Rc8 15.Qa6 Nd5 16.Bxe7 Ndxe7. Заманчиво выглядела жертва пешки 16...Ncxe7 17.Nxd5 Nxd5 18.Qxa7 Rc2 с контригрой, однако это было связано с некоторым риском.
17.Ne5 Nxe5 18.dxe5 Qc7 19.Qe2 Ng6 20.Re1. Почти вынуждено. Невыгодно для белых 20.Nb5 Qb8 с угрозой Rc5. Черные теперь заставили белых перейти к защите, но последние играют осмотрительно и вскоре добиваются ничьей.
20...Rfd8 21.g3! Qc4. Предлагая фактически ничью. Однако и 21...Ne7 с намерением перевести коня на лучшее поле тоже не давало никаких шансов. Следует всеобщий размен.
22.Qxc4 Rxc4 23.Rad1 Rcd4 24.f4 Ne7 25.Rxd4 Rxd4 26.Rd1 Rxd1+ 27.Nxd1. Ничья.
Когда Файн уже находился в гостинице, пакуя чемодан, в Колоном зале по окончании первого тура сотни болельщиков дружелюбно окружили американских шахматистов. «Прикрытые с флангов, – вспоминал Денкер, – широкоплечими людьми, очевидно, из секретной полиции, мы вынуждены были покинуть театр через запасной выход».
Окончательный счет матча – 12,5:7,5, естественно, не в пользу его команды, Файн узнал уже по дороге в свою заокеанскую даль.
 |
Когда и где на этот раз встретились за доской две легенды мировых шахмат, «выдает» наблюдающий за их игрой молодой человек: Марк Тайманов. |
Для тех, кто не догадался – это поединок лидеров команд в матче, проходившем с 29 июня по 6 июля 1955 года в Москве. Тогда все завершилось очередным разгромом американцев (25:7). Правда, Сэмми на этот раз одолел Михаила Моисеевича – 2,5:1,5. Тайманов в том матче на 7-й доске выиграл с таким же счетом микроматч у Кэждена, а годом ранее в матче с американцами в Нью-Йорке уступил на последней 8-й доске Эвансу – 1,5:2,5. В обоих этих матчах 1954-55 гг. Файн не играл, он к тому времени уже сошел с турнирной дорожки.
 |
Спасо-хаус – прежняя резиденция (особняк на Спасопесковской площади в «миле от Кремля») американского посольства. Здесь поверенный в делах США в СССР Элбридж Дюрброу (замещавший посла Уолтера Смита) устроил прием по случаю окончания матча. |
Этот прием Денкер и имел в виду, когда вспоминал в своей книге, что на банкете в честь его победы (в чемпионате США-44), шампанского и икры было куда больше, чем в русском посольстве США. Поскупился, выходит, Дюрброу угостить шахматистов столь же щедро, как Вертхейм…
Вечером 18 сентября в апартаментах Всесоюзного общества культурных связей с заграницей на Большой Грузинской состоялся прием в честь участников матча. Ботвинник и Вертхейм обменялись речами.
Денкер, выступивший вслед за своим капитаном, сказал: «Откровенно говоря, мы рассчитывали, что результат будет в пределах от 11:9 в пользу советской команды до 10,5:9,5 в нашу пользу». «Фантазер», – иронично подумал Морис, для себя уже решивший, что не будет больше заниматься этими матчами, не будет больше от него и финансовых вливаний в эти мероприятия. Не в коня корм. Даже англичане не с таким позорным счетом просадили русским в радиоматче…
На приеме в ВОКСе присутствовали: советская команда в полном составе и вся американская за исключением Файна; Эйве, поверенный в делах США в СССР Дюрброу, сотрудники американского посольства, деятели искусств, литературы и печати…
«Прием, как сообщала советская пресса, прошел в дружеской сердечной обстановке, был дан концерт, в котором приняли участие Эмиль Гилельс, Георгий.Виноградов, Дебора Пантофель-Нечецкая (забытая ныне певица, восхитила собравшихся колоратурным сопрано, исполняя алябьевского «Соловья» – В.Н.), Давид Ойстрах».
Но отнюдь не все происходившее в тот вечер в воксовском особняке было отражено в газетных отчетах.
Ботвинник в своих мемуарах пишет: «На приеме американские шахматисты вручают Н.Романову (для передачи Сталину) дар – тонкой работы трубку, на которой были установлены миниатюрные деревянные статуэтки, изображающие Сталина и Рузвельта за шахматным столиком». Уточним – этот сувенир советскому спортивному руководителю вручал Вертхейм, и изготовлен он был по его заказу (естественно, Морис и оплатил эту мастерскую работу и вообще он рассчитывал, что вручит трубку лично Сталину на приеме в Кремле).
 |
Журнал «Шахматный вестник – The Chess Herald» в своем январском номере за 1995 год поместил фоторепортаж с выставки «Ваш ход, президент!» в музее Революции на Тверской (с 1998-го – музей современной истории России). Выставку приурочили к проходившей в Москве 31-й Всемирной шахматной Олимпиаде. Среди экспонатов (в основном это были комплекты шахматных фигур, подаренные государственным и политическим деятелям СССР) посетители, в том числе и участники Олимпиады, могли увидеть и курительную трубку («Дерево. Резьба») – подарок И.Сталину от американской команды. |
Ну и важнейший момент, также не попавший в газетные отчеты – в тот осенний вечер не было скреплено подписями соглашение о проведении матч-турнира на мировое первенство в два этапа – в Гааге и Москве, о чем после жарких дискуссий (красочно описанных Ботвинником в книге «К достижению цели») на утренней «оперативке», там же на Большой Грузинской, договорились пятеро кандидатов в чемпионы (Решевский с присущей ему горячностью дискутировал и от имени и по поручению шестого кандидата – Файна, оставившего ему «формальную доверенность»).
Ботвинник: «Романов отводит меня в сторону, обнимает (сразу понял – что-то случилось) и говорит, что соглашение подписать сегодня нельзя: он не успел согласовать с правительством финансовые вопросы.
И тут сделал я типичную для себя ошибку – решил, что «партия» все равно выиграна и можно поблагодушествовать.
– А сколько времени нужно, чтобы согласовать эти вопросы? Месяца хватит?
Романов явно обрадовался.
– Ну, так заключим джентльменское соглашение (без подписания) с тем, что если в течение месяца возражений не будет, оно входит в силу автоматически.
Эйве был тронут, остальные участники также согласны. Все расстались мирно и дружелюбно».
Но отнюдь не «мирно и дружелюбно» было воспринято это джентльменское соглашение некоторыми давними соперниками – соотечественниками Сэмми и Ройбена, не говоря уже о руководстве американских шахмат, с которым у Файна всегда были напряженные отношения. А тут еще он сделал один неверный шаг, испортив эти отношения вконец…
1 часть |
2 часть |
3 часть |
4 часть |
Окончание следует |
|
