(Продолжение. Часть 8)
ПОЛПРЕД ШАХМАТ В СПОРТЕ
К результатам АВРО-38 советские средства массовой информации отнеслись весьма сдержанно. Да и как иначе, если сам Ботвинник, телефонировавший с турнира века в партийную газету «Правду», по-большевистски самокритично подытожил: «Что касается моей игры, должен сказать, что я находился в неудачной спортивной форме. Некоторые партии я играл недостаточно живо, часто попадал в цейтноты, допускал просмотры, особенно грубый – в партии с Эйве, где я потерял качество».
6 ноября 1938 года, 1-й тур турнира века! Алехин и Ботвинник против отсутствующих в кадре Решевского и Файна соответственно. Алехин – Решевский ничья, Файн белыми победил.
АВРО-38 планировался организаторами как неофициальный турнир претендентов, победителю которого или участнику, занявшему 2-е место (в случае победы Алехина), была обещана финансовая помощь в организации матча за мировую корону. Но об этом наша пресса умалчивала, в репортажах из Голландии битва восьми сильнейших игроков мира именовалась просто как международный шахматный матч-турнир или турнир чемпионов.
И только в заключительных репортажах вдруг появилась кратенькая информация, что определился претендент на мировую корону.
Но сравним, как это было подано.
В «Комсомольской правде»:
В «Правде»:
Этим «в принципе дал согласие» Ботвинник, телефонируя в главную газету страны с закрытия АВРО-38, подает знак – еще не факт, что Алехин сыграет матч с молодым эстонским гроссмейстером, сенсационно выигравшим турнир чемпионов.
Трое из восьми участников АВРО-38. Чемпион мира еще не знает, что именно притулившегося к нему перед фотообъективом маленького чехословацкого гроссмейстера Ботвинник пригласит на историческое чаепитие в Карлтон-отеле, по ходу которого были быстро согласованы условия матча Алехин – Ботвинник. Между прочим, в интервью спецкору «Известий» перед началом АВРО-38 Флор заявил, что наиболее вероятным кандидатом на победу в турнире является не кто иной, как Алехин.
В этом же материале «Встреча с чемпионами» (см. нижеследующий скан) приводится малоизвестный факт, вероятно, страшно удививший читателей центральной советской газеты! Оказывается, доктору Эйве поначалу не удалось освободиться от работы в школе (где он преподавал математику) на время турнира. «Организационный комитет, – поделился великий голландец, – пошел мне навстречу и, в виде исключения, освободил меня от игры в других городах».
Но «только что стало известно, – присовокупил в конце спецкор «Известий», – что Эйве на время турнира освобожден от преподавания в школе. Таким образом, он, по-видимому, будет играть в турнире на общих основаниях». Да, чемпион Голландии играл на «общих основаниях», и, как было отмечено в итоговом спецвыпуске газеты «64», «вся Голландия была очень польщена, что «ее» Эйве вышел победителем второго круга, набрав из семи партий пять очков».
Церемония награждения победителей АВРО-38
Задумчивые Решевский, Файн, Эйве, о чем-то толкующие меж собой Алехин и Флор, задумчивый триумфатор Керес. Ботвинника на этом снимке почему-то нет. Победителю полагалось в переводе на тогдашние рубли – около трех тысяч. Наш чемпион как третий призер получил, стало быть, около полутора тысяч. На каких-то там 500 рубликов поболе ежемесячной персональной стипендии, которую ему вскоре назначит родное советское правительство (об этом – ниже). Да, не больно-то раскошелилась АВРО на супер-пупер турнир…
А.Алехину
Узнают коней ретивых
По их выжженным таврам,
Победителей счастливых –
По успехам и призам.
Какова ж его победа,
Каково его тавро?
После яркой марки Бледа –
Марка бледная «АВРО»
Григорий Шах (один из псевдонимов В.Нейштадта-старшего, №12 спецвыпуска «Амстердамский матч-турнир»).
Вальтер Хеуэр в своей замечательной книге «Наш Керес» приводит цитату из статьи Алехина в газете Manchester Guardian: «После окончания турнира Керес вызвал меня на матч, прибавив, что предполагает играть не раньше конца 1940 года. Согласившись, я сообщил ему свои финансовые условия, которые в сущности были такими же, как в предыдущем матче с Эйве и намечавшемся матче с Флором. Я также передал свое решение впредь защищать свой титул только в одном месте. Опыт последних матчей и особенно АВРО-турнира показал, что я не способен играть наилучшим образом, если в течение соревнования нужно переезжать с места на место. Теперь слово за претендентом и теми, кто его поддерживает. Во всяком случае, и на 1938 год остается возможность еще одного матча на звание чемпиона мира».
«Игра в одном месте, – пишет далее Хеуэр, – не удовлетворила радиокомпанию АВРО. Вообще можно предположить, что голландцы не стали бы лезть из кожи ради двух чужих гроссмейстеров. Поскольку Алехин упрямился, то они вскоре махнули на все рукой. И как мы скоро узнаем, Алехин уже присмотрел себе нового кандидата, более надежного в отношении залога. Ведь он и во время открытия АВРО-турнира декларировал свое право выбирать противника, независимо от результатов».
Новый, более надежный кандидат в отношении залога – понятно, кто.
Теперь предлагаю взглянуть на этот старинный трехэтажный дом.
Когда-то здесь, в Скатертном переулке, 4 располагался Всесоюзный Комитет по делам физкультуры и спорта при СНК СССР
В этом особнячке в начале 1939-го, едва оправившись от тяжелой болезни («стоматит, температура за 40»), Ботвинник побывал на приеме у нового руководителя Комитета Василия Снегова, чтобы, как вспоминал Патриарх, решить несколько очень важных вопросов, как-то: «согласовать текст формального вызова на матч (Алехина – В.Н); убедить Комитет провести чемпионат СССР не в Киеве, а в Ленинграде (я продолжал находиться под наблюдением врачей) и т. д.».
С большой долей уверенности можно предположить, что для зачина Ботвинник выложил перед хозяином кабинета незадолго до этого доставленную фельдъегерем в город на Неве правительственную телеграмму:
«Если решите вызвать шахматиста Алехина на матч, желаем вам полного успеха. Остальное нетрудно обеспечить.
Молотов».
И что же? «Впервые чувствую, что не могу найти общего языка с лицом, от которого зависит моя шахматная деятельность. Молчание, перемежающееся с недружелюбными замечаниями».
Ничего себе! Да Снегов должен был немедля, не раздумывая, взять под козырек при прочтении телеграммы от второго человека в государстве, наверняка согласовавшего текст с товарищем Сталиным (а как бы не лучший друг советских физкультурников лапидарный текст телеграммки-то и надиктовал – в чем, как мы знаем, ни на грамм не сомневался Ботвинник)! Да кто он вообще такой, этот новый спортивный начальник?!
Предшественник Снегова на посту спортивного руководителя страны Александр Зеликов, тот самый, завизировавший постановление Исполкома Всесоюзной шахматно-шашечной секции «О недопустимом сотрудничестве в германском фашистском журнале советских шахматных композиторов» (см. 5-ю часть). Родился в Москве в 1894-м. Образование незаконченное среднее. Арестован 25.12.1938. Осужден ВКВС 15.04.1939 как участник контрреволюционной террористической организации, на следующий день расстрелян.
О преемнике Зеликова в инете ничего нет, кроме как – расстрелян после 1945-го, и что Снегов – не настоящая его фамилия, а настоящая (под которой он наверняка занесен в списки жертв сталинских репрессий) неизвестна. Наверное, и ему сшили дело под копирку с делом Зеликова, ну там – «контрреволюционер, террорист».
Только спустя два месяца письмо Ботвинника Алехину Комитет все же отправил и заодно дал добро на проведение чемпионата в Ленинграде. Нет сомнения, в этом была прямая заслуга руководившего в особняке на Скатертном шахматным отделом Владимира Снегирева, можно сказать – доброго ангела будущего чемпиона мира.
Ботвинник: «Летом 1939 года Совнарком установил мне стипендию в размере 1000 рублей в месяц – исключительный акт. Надо думать, это было сделано по инициативе Снегирева. Шахматисты есть повсюду (даже в Совнаркоме). Впоследствии я узнал, что зампреды единогласно высказались «за»…
Это фото с первой полосы газеты «64» уже публиковалось в 1-й части «Страсть и военная тайна гроссмейстера Ройбена Файна». Тогда я предположил, что человек в шапке пирожком за спиной улыбающегося заокеанского гостя, только что прибывшего в Белокаменную – не кто иной, как Снегирев. Но сомнения оставались…
Спасибо моему московскому коллеге Сергею Воронкову, разыскавшему в старых подшивках «64» и приславшему мне два рисунка со Снегиревым. Для сравнения – один из них.
К гадалке не ходить – на фото «Встреча Файна» попал в кадр герой нашего повествования!
Михаил Моисеевич дал запоминающийся портрет человека, сделавшего столько добра и ему, и отечественным шахматам в целом:
«Был Снегирев некрасив и лицом, и всей своей внешностью, одевался не столько бедно, сколько неаккуратно. Припухшее лицо, маленькие глаза, здоровенный нос, жидкие и бесцветные, гладко зачесанные волосы. Но это был самый большой шахматный энтузиаст-организатор, с которым мне пришлось иметь дело. Личной жизни у него, видимо, вообще не было. За непрезентабельной внешностью скрывался настойчивый, умный и целеустремленный человек. Он хорошо разбирался в людях, оттесняя от себя болтунов и бездельников; всей своей деятельностью, скромностью, непоказным энтузиазмом он завоевал доверие начальства и уважение шахматистов. Он установил правильные отношения с руководством Комитета физкультуры; был полпредом шахмат в спорте, ему доверяли, его поддерживали и не мешали… С утра до позднего вечера носился он, крепко обняв толстенный портфель, по Комитету, «пробивая» шахматные дела. Любопытно, что учился он в Москве в одной школе с чемпионкой мира Верой Менчик. Чешка по национальности, Менчик хотя была по внешности типичной русской женщиной, никогда не имела советского гражданства. В 1926 году она выехала с матерью и сестрой Ольгой – также известной шахматисткой – в Прагу к отцу, а затем в Англию к бабушке».
МОСКВА, МЕЩАНСКАЯ СЛОБОДА…
Год отъезда из СССР Ольги Иллингворт с дочерьми Ботвинник называет неверный. Но это легко поправить. А вот в какой конкретно московской школе училась замечательная шахматистка, в каком из районов столицы проживала – до отъезда из СССР? Жаль, об этом Ботвинник не пишет.
И этими данными не располагает даже авторитетнейший чешский историк шахмат Ян Календовский, подготовивший к печати объемистый том о жизни и творчестве первой чемпионки мира, ушедшей непобежденной. Коллега из Брно любезно прислал мне компьютерный вариант своей книги (Ян сейчас в поисках издателя), со многими малоизвестными, а то и вовсе неизвестными шахматному миру сведениями – и о детстве и юности Веры тоже. Сочувственно отнесясь к моим трудностям с переводом (книга – на чешском), Ян, прекрасно владеющий русским, вкратце ответил на вопросы, касающиеся, в основном, московского периода жизни семьи Менчик, а также прислал с десяток уникальных фотографий из своего богатейшего архива (некоторые приведу ниже). Спасибо огромное, Ян!
Отец чемпионки мира Франтишек, сообщил мой чешский коллега, приехал в Москву в 1904 году по приглашению своего чешского дяди. Работал у него слесарем-механиком до 1921-го. Женился на Ольге Иллингворт здесь, в России. По какой причине их семья распалась и когда точно – неизвестно. Франтишек вернулся в Чехию, в Англию поехать не захотел, и в Россию после революции они не могли возвратиться – хотя и были не прочь. В Чехии Франтишек жил в селе Быстра-над-Йизероу (Bystra nad Jizerou), в шахматы не играл.
Село Быстра-над-Йизероу (фото из будущей книги Яна Календовского)
Вера, будучи в 1934-м участницей турнира в городе Семили, навестила отца. Умер он 9 сентября 1936-го в возрасте 56 лет.
Также Ян дал мне ссылку, благодаря которой я прочел на сайте Гастингского клуба, что писал о Вере Брайан Денман:
«Во время русской революции семья Менчик проживала в 6-комнатной квартире в Москве, однако отцу Веры поступило уведомление, что он должен разделить свою жилплощадь с кем-то еще («уплотниться» – В.Н.), либо отказаться от большинства из них… Вере и Ольге было запрещено спускаться в подвал, где множество людей жило в большой нищете.
Но самое худшее для их семьи было еще впереди. Отец Веры был собственником мельницы, но она была захвачена в ходе революционных беспорядков. Семью Менчик изгнали из дома. Миссис Иллингворт, бабушка Веры, бежала из Москвы и потратила немало усилий, чтобы добиться помощи консула. Она переехала жить в Англию в Гастингс. Между тем остальных членов семьи заставили убирать снег на московских улицах, и это плохо сказалось на здоровье матери Веры…».
Прочитав сие, я вновь обратился за консультацией к моему доброму коллеге из Брно. Мог ли Франтишек, работавший слесарем-механиком у своего дяди, быть к тому же и владельцем мельницы? Ответ Яна: «Мог, и это у них семейное. Отец Франтишека был владельцем мельницы в Чехии, а московский дядя Вериного отца в Москве имел текстильную фабрику…».
Все эти моменты чемпионесса, понятно, оставила за кадром, когда по просьбе Николая Грекова прислала из Англии для его журнала автобиографические заметки «Мои успехи на шахматном поприще («Шахматы», №8 за 1928 год):
«Родилась я в России, в Москве 16 февраля 1906 г. По происхождению я чешка, хотя в английских газетах меня до сих пор называют русской. Отец мой чех, а мать наполовину англичанка. Так как по-чешски я не говорю (я была там проездом всего несколько недель) и, приехав в Англию, знала только русский язык, то неудивительно, что меня принимают за русскую. Образование я тоже получила в Москве – сначала в частной женской гимназии, а затем в совместной советской школе. Об этом я упоминаю, потому что в последний год моего пребывания в Москве там при клубе учащихся был устроен шахматный кружок, в котором я тоже приняла участие. Турнир, устроенный для учащихся и преподавателей, хотя и не способствовал развитию моих тогда весьма скудных шахматных познаний, однако возбудил во мне тот дух спортивности, без которого нельзя достичь успеха. Несмотря на то, что турнир не был закончен, мне было обеспечено 2-3 место…».
Кому было обеспечено 1-е – Вера не пишет. А ведь это вполне мог быть будущий «полпред шахмат в спорте»…
Заглянем в «Словарь шахматиста» (Л., 1929):
«Снегирев Владимир Николаевич, род. 1905 (они, стало быть, погодки с Верой, может, и учились в одном классе, ведь с мая 1918-го в РСФСР было введено совместное обучение в школах мальчиков и девочек – В.Н.), московский шахматист I категории, корреспондент, победитель чемпионата коммунальщиков Московского губотдела (1928)».
Не думаю, что в той совместной советской школе кто-то играл сильнее Володи Снегирева, который через несколько лет станет известным в столице первокатегорником! И не сомневаюсь, что именно он и «устроил турнир для учащихся и преподавателей» своей школы.
И это была как бы «проба пера» будущего главного энтузиаста-организатора советских шахмат предвоенных лет.
1931 год, сеанс чемпионки на 16 досках в лондонском клубе Empire: +11–3=2
…Будучи второклассником 3-й средней школы старинного русского городка Углича, зимние каникулы 1960-го я провел в Москве у дядьки (научного сотрудника секретнейшего НИИ Лавочкина).
Он тут же повел меня на завершавшийся матч за мировую корону между Быковой и Зворыкиной, и, кажется, в тот день и удостоился автографа Елизаветы Ивановны, приветливой миниатюрной женщины – на титульном листе ее книги «Вера Менчик», которую захватил из дома.
Третья в истории шахмат чемпионка мира – после Менчик и Людмилы Руденко…
И вот сейчас я листаю эту книгу в простенькой обложке уже в «оцифровке»…
Увы, и у Елизаветы Ивановны – мало чего конкретного о московских годах первой чемпионки мира.
…На сайте «Подвиг народа» архива Министерcтва обороны РФ есть копии двух похоронок на красноармейца Владимира Николаевича Снегирева, родившегося в 1905-м.
Первая датирована 7 февраля 1946-го.
Рукой военкома – «жены нет… объявлено сестре»
Прав был Ботвинник – «личной жизни у него, видимо, вообще не было». Всего себя без остатка посвящал замечательный энтузиаст шахматному делу!
Первая похоронка пришла на адрес 3-я Мещанская, 8, квартира 13, Снегиревой Александре Николаевне, вероятно, незамужней (фамилию не изменила), делившей жилплощадь с братом.
Я нисколько не сомневаюсь, что, учась в той же совместной советской школе, что и Вера Менчик, Снегирев уже в те годы жил по этому адресу. 1913-й - год "рождения" (инет подсказал!) дома №8 по 3-й Мещанской, где с началом советской эпохи все квартиры наверняка стали коммуналками
И вот обратим внимание – вторая похоронка от 21 марта 1946-го вручена брату (вероятно, двоюродному) – Агейчеву Алексею Семеновичу, проживавшему в этом же доме, но в квартире №15. Как так получилось, что близкие родственники жили в одном доме, а может и, судя по нумерации квартир, даже на одной лестничной площадке?!
Заглянем-ка в книгу Быковой, где она пишет о детских годах ее героини:
«Особенно хорошо запомнились ей картины переселения рабочих семей, влачивших нищенское существование, из темных подвалов в верхние «господские» этажи».
А ведь первый этаж дома №8 по 3-й Мещанской – цокольный, частично ниже уровня земли. Может, как раз из этого полуподвала и были с наступлением диктатуры пролетариата переселены, как пишет Быкова – «в верхние «господские» этажи» семьи Снегиревых и Агейчевых? Не исключено, что где-то поблизости проживала и семья Франтишека Менчика, ну или на какой-то другой из существовавших тогда четырех Мещанских улиц, образующих одноименную слободу, в одной из школ которой и учились Вера Менчик и Володя Снегирев…
А откуда есть пошла тутошняя историческая местность? После заключения Андрусовского перемирия в 1667-м представители славянских народов, заглянем в Википедию, стали съезжаться в Москву. В 1671 году специально для переселенцев была отдана территория на севере Москвы, за Сретенскими воротами земляного города, и разделили ее между мещанами. Территория та и стала именоваться Мещанской слободой. Название слободы происходит от польского слова «месчане», то бишь горожане….
Вид на Сухареву башню от угла 3-й Мещанской, начало 20-го века
Снегирев просто не мог не посмотреть культовую киноленту, снимавшуюся на его родной улице и названную без изысков – «Третья Мещанская» (вышла в прокат в 1927-м).
Сюжет: во времена НЭПА в Белокаменную приезжает печатник Владимир (артист Владимир Фогель) и временно поселяется у своего друга по Гражданской Николая (Николай Баталов) на этой самой 3-й Мещанской. Между гостем и супругой Николая Людмилой завязываются романтические отношения, причем она не утаивает от мужа своих чувств к Владимиру. Через какое-то время выясняется, что Людмила забеременела, но не ясно – то ли от мужа, то ли от гостя.
Развязка: она оставляет мужчин в квартире на 3-й Мещанской, садится в поезд и покидает столицу.
Герои фильма Николай (слева) и Владимир режутся в шашки
Почему же не в самую популярную в молодой стране Советов настольную интеллектуальную игру? Да, наверное, режиссер Абрам Роом не хотел, чтобы эта сцена ассоциировалась у зрителей с легендарной лентой Пудовкина «Шахматная горячка», где тот же Фогель как раз и предстает в роли шахматиста…
Чемпионка мира тоже вполне могла посмотреть эту ленту, ностальгируя по московскому детству и отрочеству, на своей новой родине – в Британии. На Западе фильм шел под другим, интригующим названием – «Трое в подвале». А в начале 1935-го чемпионка мира смогла и прогуляться по улицам своего детства, Крыленко пригласил ее на 2-й Московский международный…
«ИМЕННО ЗДЕСЬ, В МОСКВЕ, МНЕ ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ
СЫГРАТЬ КАК МОЖНО ЛУЧШЕ»
Конечно, Вера знала, что на ее бывшей родине вздымается девятый шахматный вал. Но все равно была ошеломлена! Одно дело услышать, другое – увидеть своими глазами. Впервые ей пришлось играть в присутствии четырех тысяч зрителей! Впрочем, в первый-то день в зал Музея изящных искусств набилось все пять! Но побывавший на открытии комсомольский вождь Косарев поморщился: «Перебор… душновато». Приняли к исполнению.
В преддверии турнира его участников с пиететом принимали в одной из главных газет страны – «Известиях»
В тот же день в 11 вечера в «Национале» состоялось заседание оргкомитета – в присутствии участников и «представителей общественных организаций столицы». Ну как тут не предположить, что среди этих представителей был и «долговязый» Владимир Снегирев, и что бывшие учащиеся одной из московских школ дружески нежно обнялись при встрече. И что на состоявшемся тем поздним вечером шикарном банкете (шахматный вождь расстарался!) они сидели рядом, вспоминая свои школьные годы, поднимая хрусталь с шампанским за невозвратимую юность…
На том банкете с присущим ему ораторским блеском выступил, по-ленински грассируя, Крыленко, ответную речь держали Ласкер, Шпильман. Всем троим горячо аплодировали (особенно Эммануилу I), как и единственной женщине-участнице, имевшей что сказать на чистейшем русском с московским говором. Приветствуя советских шахматистов, она, как отмечалось в «Правде», «в шутливой форме пригрозила обыграть в турнире всех мужчин».
Ах, милая круглолицая чемпионесса, если бы…
По инету гуляет история: уроженка Москвы приехала на турнир со своим женихом Руфусом Стивенсоном, и тот попросил Богатырчука сыграть вничью с Верой, со старта катастрофически проигрывавшей партию за партией. Богатырчук уважил просьбу, за что удостоился благодарного поцелуя от Веры. Но супруга Стивенсона Агнесса, незаурядная шахматистка, трагически погибла на аэродроме в Познани полгода спустя, в августе. Как Руфус мог быть в начале 35-го женихом Веры и в этом качестве приехать на московский турнир? Уж если, допустим, некий Верин друг и впрямь уговорил Богатырчука не выигрывать у чемпионессы, то не Снегирев ли это был?
С Руфусом Вера прожила в браке 6 лет, до смерти супруга в 1943-м
В честь 8 марта Вера проэкзаменовала в сеансе 10 лучших советских шахматисток, результат был ожидаем: в одну калитку. Девять проиграли, лишь москвичка Чудова чудом сделала ничью.
Фото из «Известий»:
Сало Флору Вера с огорчением говорила: «Не знаю, в чем дело, почему я играю так плохо. А именно здесь, в Москве, мне очень хотелось сыграть как можно лучше».
Вера и Ольга, 1930 год. Вероятно, это они в Гастингсе, где тогда проживала чемпионка мира.
Еще одно фото из архива Яна Календовского: участники чемпионата Чехословакии 1933 года, за спиной Веры – молоденький, видимо, смущающийся фотообъектива Сало Флор. А красивая дама рядом с чемпионессой – это, как предположил Ян, Раиса Флор. Чешский коллега предложил мне для «сверки» отдельное фото супруги «маленького, но великого» гроссмейстера.
Отвечая на анкету «Правды» по завершении 2-го Московского турнира, его неудачница нашла в себе силы выдержать шутливый тон: «Еще недавно я предсказывала, что гроссмейстер Ботвинник должен занять первое место с начала, а я – первое место с конца, и что за эти свои места мы будем ожесточенно бороться. Так и случилось. Я рада результатам и прежде всего тому, что Ботвинник пришел к финишу вместе с Флором.
Что касается меня лично, – оптимистично заключила Вера, – то в следующем турнире я постараюсь играть так, чтобы мнение обо мне в СССР изменилось к лучшему».
И вот непонятно – имела ли она в виду уже запланированный 3-й Московский? Но пригласил ли ее Крыленко и на будущий год в Москву? В любом случае, я думаю, Вера тогда планировала еще не раз сыграть в такой шахматной Мекке как СССР. Ведь чемпионке еще не было и 30. Но эта поездка на бывшую родину оказалась последней.
Жить Вере оставалось 9 лет. Ее сверстнику Снегиреву – 6…
Фотомонтаж с тройным изображением Веры из голландского шахматного журнала
Продолжение следует
четверг, 21.11.2024
