Шахматное наследие Алапина

Вместо избитых продолжений 7...exd4 8.cxd4 Bb6 и 7...Bg4 8.Qb3 Qd7 черные могут защищаться посредством 7...Bd7 8.Qb3 Qe7 . Партия Чигорин - Шифферс (Санкт-Петербург, 1897) далее продолжалась 9.dxe5 dxe5 10.Rd1 Rd8 11.Rd5 Bb6 12.Bb5 Nf6 13.Ba3 Qe6 14.Nbd2 Na5 15.Qb4 Nxd5 16.exd5 Qd6 17.Qb2. Здесь Шифферсу стоило пойти на острый вариант 17...Qxd5 18.c4 Qe6 19.Re1 Bxb5! 20.Rxe5 Bxc4 , в котором черный король своим ходом перебирается на с8 и две ладьи оказываются сильнее ферзя. Что по этому думал сам Алапин, мы узнаем из части, посвященной дебютной теории, а пока разберем трактовку Стейница.

8...Qf6 9.dxe5 dxe5 10.Rd1 h6. Приходится терять время на этот профилактический ход.

седьмая партия: 11.Ba3 Rd8 12.Nbd2 Bb6 13.Bd5 Na5 14.Qb4 c5 15.Qb2 Ne7 16.Nb3 Nxb3 17.Qxb3 0-0 18.Bxb7 Ng6 19.c4 Nf4 , с устойчивым перевесом черных;
девятая партия: 11.Bxf7+ Qxf7 12.Qxf7+ Kxf7 13.Rxd7+ Nge7 14.Kf1 Ke6 15.Rd3 Rad8 16.Ne1 , и белые постепенно уравняли.

Чигорин в молодости работал в полиции, а жандармы, как известно, бывшими не бывают. Вскоре последовал ответный удар: Алапин был обвинен в отсутствии патриотизма.

Карикатура из сатирического журнала "Будильник".

Отношения с Чигориным были в итоге изрядно испорчены. Впрочем, в 1906 году Чигорин выступал в четверном турнире, посвященном возвращению Алапина в Петербург.

Поэт Пяст (Владимир Пестовский), бывший в детстве соседом Алапина, пишет: "Мне показалось, что своему многолетнему противнику Чигорин без горечи уступил в этом турнире первое место". Наверное, так все и было. Любопытно, что Василий Панов в десятой главе "Рыцаря бедного" пишет следующее:

В октябре – ноябре 1906 года в Петербурге был организован «по случаю возвращения Алапина на родину», и, очевидно, на его деньги, матч-турнир четырех ведущих петербургских шахматистов. Играли в четыре круга. Первый приз (наконец-то!) взял сам «виновник торжества». Впервые за тридцать лет Алапин опередил Чигорина, хотя по существу это была «консультационная партия», в которой против четырехкратного чемпиона России играли «союзники»: Алапин и тяжелые болезни Михаила Ивановича.

Помимо того, что Алапин взял к этому моменту немало первых призов и того, что только что, на IV Всероссийском турнире, Алапин нанес Чигорину поражение в личной встрече (приводится ниже) и очевидным образом опередил его в турнирной таблице, следует заметить, что в упомянутом Пановым в той же главе турнире в Остенде Алапин набрал на 5 очков (!) больше Чигорина. Обратимся к более ранним турнирам. В Монте-Карло (1901) оба набрали по плюс пять, но Чигорин в самом деле взял четвертый приз против пятого у Алапина. Берлин (1887): Алапин - 10,5 из 18, дележ шестого с Шлехтером и Марко, Чигорин - 9,5 и десятое место.

Чигорин - Алапин, Санкт-Петербург 1905

см. позицию на рисунке Гуго Бакмансона

2.Фе2 во французской Алапин лаконично охарактеризовал: "Капризъ". После 17.Re1 Rfd8 18.Be4 Be6 19.g3 Qb4 20.Qe2 ( 20.Qxb4 Bxb4 21.Re2 Nxe4 22.Rxe4 Bc3 23.g4 Bxb2 24.Nxb2 Rc2 25.Rb1 a5 также к выгоде черных – С.А.) 20...Rc2 21.Qf1 Qd2 белые понесли крупные материальные потери.

Другой конфликт имел место позднее, на V Всероссийском турнире в Лодзи (1907). За первое место боролись Акиба Рубинштейн, одержавший в домашних стенах великолепную победу над Ротлеви, и Алапин, победивший прямых конкурентов - Сальве и Зноско-Боровского, но проигравший середнячку Дуз-Хотимирскому. На финише соревнования Алапин пропустил комбинацию в партии с приятелем Рубинштейна и явным аутсайдером Данюшевским, для которого эта победа стала единственной. Алапин обвинил Дуз-Хотимирского в подсказке, т.к. Данюшевский периодически выходил в соседнюю комнату, где эта партия анализировалась на доске. Ряд игроков во главе с Рубинштейном потребовали исключить Алапина из турнира, однако турнирный комитет не удовлетворил протест. Рубинштейн, Дуз-Хотимирский и Данюшевский не вышли на предпоследний тур и получили минусы. Но Зноско-Боровский решил компенсировать Рубинштейну поражение без игры, сдав отложенную партию.

Данюшевский - Алапин, Лодзь 1907

17.Bxh6! gxh6 18.Rxe6 Rf7. После партии Алапин предположил, что упорнее было 18...Bf6 19.Qxh6 Bg7 20.Rg6 Rf7 21.Ng5 Nf8 22.c5 с неясной игрой. Однако Романовский в статье "Всероссийские турниры" ("Шахматы в СССР", 1956-2, стр. 57) справедливо указывает, что, просто отступив ферзем на 20-ом ходу, белые вскоре забирают пешку f5 и, видимо, стоят на выигрыш.

19.Rg6+. Важный промежуток, расчет Алапина строился на 19.Qxh6? Nf8.

19...Rg7 20.Qxh6 Rxg6 21.Qxg6+ Kf8 22.Bxf5 Bb4 23.Ng5. Черные сдались.

Год спустя Дуз-Хотимирский вновь победил Алапина, о чем сообщает в "Избранных партиях" (М. 1953, стр. 100).

Пожалуй, не всякий шахматист поместил бы такую партию в "избранное".

Эти истории все же уступают скандалу в немецкоязычной прессе, который разразился после публикации секретных партий с Зигбертом Таррашем (Марсель, 1903). Тарраш решил в качестве подготовки к борьбе за чемпионский титул провести тренировочный матч, а Алапин считался неплохим матчевым бойцом (в 1893 победа над фон Барделебеном +3-1=1, в 1899 - ничья с Шлехтером, в 1900 - ничья с Альбиным, +1-1=4 в обоих случаях). Репутацию Алапин подтвердил, победив Тарраша +3-2=2, однако вскоре текст партий появился в бельгийской газете "La Revue des échecs". Тарраш обвинил Алапина в разглашении результата закрытого матча и в бахвальстве, прямым текстом назвав его Тартареном из Марселя, на что прозрачно намекает Чигорин, регулярно заменяя имя Алапина эвфемизмом "марсельский житель". В ответ Алапин подробно прокомментировал выигранные партии матча, заодно опубликовав разгром, который он учинил Таррашу в декабре 1902 в Монако (легкая партия, играна без часов в café Du Siècle). Но, главное, как бы между делом, Алапин сообщил, что в одной из марсельских партий д-р Тарраш "переходил".

Алапин - Тарраш, Марсель 1903

После 23...Kg8 вся борьба впереди, хотя позиция белых перспективнее. В цейтноте черные сыграли 23...Qd7? , но заметили 24.Rd1 , что выигрывает минимум пешку. Якобы Тарраш тут же, к вящему удивлению Алапина, вернул ход назад и пошел 23...Bd6?? , что оказалось еще хуже. После 24.f5 пришлось сдаться. После пришлось сдаться. Для современников была еще памятна история 1889 года, когда Тарраш, выступая на своей родине в Бреславле (ныне Вроцлав), получил важное очко на финише, применив следующий трюк. После 1.e4 e5 2.Nf3 Nf6 3.Nxe5 d6 4.Nf3 Nxe4 вместо 5.d4 он продвинул пешку лишь на одно поле. Алапин собирался развить королевского слона и уже дотронулся до него, как неожиданно заметил подвох. Конечно, он мог сказать: "поправляю" или "сначала, разумеется, Кf6"...Но Алапин просто сдал партию, так и не завершив пятый ход. Любопытно, что столь замечательную победу Тарраш включил в сборник "Триста партий". Остается добавить, что, несмотря на столь нелепое поражение, Алапин за счет побед над Бёрном, Гунсбергом и Луи Паульсеном все же взял в том турнире специальный приз за наилучший результат против призеров.

Тарраш и поддержавший его Жак Мизес объявили бойкот Алапину в немецких изданиях. Встречи с ними начали носить принципиальный характер: следующая партия Таррашу была проиграна, но с Мизесом Каисса взяла сторону Алапина. Алапин намеренно применил дебютный вариант, который Тарраш, исходя из своей теории темпов, охарактеризовал как "идиотский". Тем не менее Алапину удалось получить небольшой перевес, который вскоре был доведен до решающего.

Алапин - Мизес, Бармен 1905

Фигуры черных попали в чрезвычайно позорное положение.

Легко заметить, что и сто лет назад шахматисты если и напоминали "одну семью", то не самую благополучную. Но даже на фоне прочих Алапин выделялся готовностью к эскалации любого скандала. Вряд ли все можно списать на проявление сугубо шахматной конкуренции, отчасти сказывался характер: непоколебимая уверенность в своей правоте и привычка к независимости суждений. Реагировал на любую проблему Алапин быстро и чрезмерно, с экспрессией. Вот типичный пример, открытое письмо Алапина в кёльнской "Die Welt" (1906, 37 номер).

Вкратце: поручик Смирнский обвинил депутата Якубсона (еврея) в предвзятости при расследовании погрома. Алапин в еврейской кёльнской газете вызвал Смирнского на дуэль, сообщив, что если проиграет (т.к. старый и оружия в руках отродясь не держал), то никто мстить за него не будет, поскольку ни с какими революционерами он не связан. Но, может статься, победит, т.к. бьется за правое дело.

Конечно, навряд ли поручик Смирнский, ветеран русско-японской войны, читал местечковую газету, так что вызов на дуэль скорее всего попросту не дошел до адресата. Для нас интересна убеждённость Алапина, что на его стороне бог, "который не в насилии, а в правде". А также тот факт, что Алапин, по его признанию, не имеет ничего общего с революционерами (не удивительно для сына купца первой гильдии и племянника крупного банкира).

Алапин глазами современников

Нередко Алапин представал комичным персонажем, человеком, всецело отдавшимся шахматам.

Г.Я. Левенфиш, "Избранные партии и воспоминания" (М. 1967, стр.23)

Этот анекдот существует и в других изложениях. Актер и драматург Григорий Гё также пересказывает еще одну популярную легенду - о "нападении" на Стейница. Однако в конце повествования мы видим совсем другого Алапина.

Свои характеристики знаменитыхъ шахматистовъ я закончу Алапинымъ.
Семенъ Зиновьевичъ Алапинъ, по происхожденiю еврей, по внѣшности отжившiй русскiй баринъ, занимался въ молодости лѣсными подрядами, но страсть къ шахматамъ постепенно оторвала его отъ дѣла, и Алапинъ весь отдался шахматному спорту. Свой дебютъ въ Европѣ Алапинъ началъ съ курьеза.

Странствуя по лѣсамъ нашего запада и вычитавъ въ газетахъ, что въ Вѣнѣ идетъ шахматный турниръ и что тамъ играетъ великiй Стейницъ, Алапинъ, еще совсѣмъ молодой человѣкъ, не выдержалъ искушенiя, бросилъ дѣло, махнулъ черезъ границу и прямо съ вѣнскаго вокзала полетѣлъ въ клубъ. Войдя въ залу и увидавъ за столиками игроковъ, Алапинъ спросилъ:
— Кто Стейницъ?..
Ему указали на почтеннаго старца. Не колеблясь ни секунды, Алапинъ кинулся къ Стейницу и предложилъ ему партiю въ шахматы. Великiй старецъ въ ужасѣ попятился. Какой-то неизвѣстный въ высокихъ сапогахъ, кожаной курткѣ, запыленный, грязный, во время партiи кидается на него съ предложенiемъ играть! Это несомнѣнно сумасшедшiй! — и Стейницъ позвалъ на помощь...
Алапина еле оттащили. Директора просили его не трогать игроковъ, "сидящихъ съ часами", и, чтобы отвязаться отъ русскаго дикаря, усадили его играть съ какимъ-то увядшимъ маэстро. Последнiй существовалъ именно тѣмъ, что обыгрывалъ разныхъ "пижоновъ" на маленькiя суммы. Онъ предупредилъ Алапина, что менѣе пяти гульденовъ партiя не играетъ. Стали играть — Алапинъ выигралъ. Маэстро испугался и приналегъ — Алапинъ опять выигралъ. Маэстро совсѣмъ растерялся... Наконецъ, когда Алапинъ выигралъ въ третiй разъ — его противникъ сталъ плевать отъ злости, изругалъ директоровъ, что они нарочно подвели его, и заявилъ,что платить не намѣренъ. Директора просили Алапина не требовать денегъ съ 6ѣдняка. Тому, конечно, было все равно, заплатитъ нѣмецъ или нѣтъ, и онъ окончательно успокоилъ его, угостивъ пивомъ.

Алапинъ въ Россiи считался единственнымъ, кромѣ Шифферса, серьезнымъ соперникомъ Чигорина и, хотя онъ признавалъ первенство Чигорина и искренно уважалъ его тѣмъ не менѣe боролся съ нимъ настойчиво и иногда успѣшно. Слегка побаиваясь Алапина, Чигоринъ его недолюбливалъ и вѣчно спорилъ съ нимъ. Особенно онъ не выносилъ авторитетныхъ проповедей Алапина; алапинскiй апломбъ просто бѣсiлъ его.
Пo правдѣ сказать, Алапинъ дѣйствительно любилъ поговорить и не только о шахматахъ. Онъ представлялъ рѣдкое исключенiе среди шахматистовъ, откликаясь на всевозможные житейскiе запросы. Беззавѣтно отдавъ свою жизнь шахматамъ, онъ тѣмъ не менѣе умѣлъ говорить и говорилъ обо всемъ, особенно охотно откликаясь на политическiя событiя въ Россiи. Проведя послѣднiй десятокъ лѣтъ за границей, въ Марселѣ, Алапинъ, тѣмъ не менѣе, вывезъ оттуда консервативныя убѣжденiя, чѣмъ рѣзко выдѣлялся изъ среды своихъ единоплеменниковъ.
Человѣкъ неглупый, просвѣщенный, Алапинъ любилъ подоминировать въ разговорѣ, и ужъ гдѣ онъ за столомъ — остальные слушай... Это и бѣсило Чигорина.
— Ну, ужъ марсельскiй житель отвернулъ кранъ... Воть балалайка, прости Господи!.. И какъ у него языкъ не отвалится!.. Добро бы еще умныя вещи говорилъ, а то вѣдь все глупости!
Онъ не упускалъ случая схватиться съ Алапинымъ, при чемъ очень раздражался. Тотъ невозмутимо парировалъ буйныя нападки Михаила Ивановича и только улыбался.

Чигоринъ жаловался, что въ Остенде нельзя достать русской водки.
— Вотъ мы съ Алапинымъ нашли какую-то голландскую дрянь... Нестерпимая мерзость!..
Голландская дрянь оказалась дѣйствительно плохой ячменной водкой, напоминающей виски.
— Опять рыба!.. Этой рыбой они насъ задушатъ — брюзжалъ Михаилъ Ивановичъ. — Особенно я ненавижу эту широкую... Камбала не камбала... Чортъ его знаетъ что за рыба, а препротивная.
— Превосходное тюрбо,— вставилъ Алапинъ.
— Ну, у васъ все превосходное, лишь бы иностранное названiе.
— А это — рыба соль, и отличная соль.
— Ну и кушайте, коли отличная, а по-моему тряпки. То ли дѣло наши карасики въ сметанѣ...
И Михаилъ Ивановичъ съ гримасой взялся за каменную бутыль.
— Что-жъ, Семенъ Зиновьичъ, выпьемъ голландской?
— Давайте.

— А Мароци выиграетъ у Яновскаго,—замѣтилъ Алапинъ, покончивъ съ солью.
Чигоринъ сейчасъ же насторожился.
— Никогда не выиграетъ.
— Ну положимъ... "никогда"...
— Чѣмъ же онъ выиграетъ? Одними конями?..
— А пѣшка?..
— Пѣшка мертвая.
— Кто-жъ ее убилъ?
— Да оставьте, ради Бога! Что вамъ за охота говорить подобный вздоръ? "Кто убилъ"... "Кто убилъ"... Сама себя убила!..
— Странная пѣшка... Убивать себя передъ коронацiей...
— Еще чего?..
— Если даже Мароци промѣняетъ коня на двѣ пѣшки, его пѣшка h5 проходитъ свободно, какъ бы вы ни сердились.
— Просто удивительно, Семенъ Зиновьичъ, что вы такое говорите! Даже свободно! А я вамъ говорю, что она не проходитъ.
— А по-моему — проходитъ.
— Какимъ же это образомъ?
— А вотъ какимъ. — И, положивъ вилку, Алапинъ разставляетъ на своей карманной доскѣ фигуры. — Вотъ, извольте.
Чигоринъ отворачивается отъ доски съ такимъ отвращенiемъ, точно ему показали что-нибудь сверхъ-безобразное.
— Оставьте!..
— Да вы посмотрите...
— И смотрѣть не стану!...
— Воть, — Алапинъ глубокомысленно играетъ. — Послѣ хода королемъ на c4, конь d3 отходитъ на c1. Смотрите, какъ интересно.
— Да оставьте, Бога ради!..—Чигоринъ въ отчаянiи зажимаетъ уши руками и сердито жуетъ.
— Другого хода нѣтъ, иначе жертва безсмысленна. Затѣмъ... затѣмъ король занимаетъ d4 — и готово, пѣшка проходитъ...
Вдругъ Чигоргинъ схватываетъ доску, быстро въ ней что-то дѣлаетъ и бормочетъ:
— "Проходитъ", "проходитъ"... Ну вотъ, вотъ! Зачѣмъ говорить зря?.. Вотъ извольте!..
Онъ суетъ доску Алапину и отворачивается въ полномъ негодованiи.
Тотъ задумчиво проводитъ салфеткой по губамъ, разглядывая положенiе.
— Гмм... Не понимаю...
— Ну, въ этомъ я не виноватъ,—обрываетъ Михаилъ Иваноничъ, неожиданно оборачивается ко мнѣ съ добродушной улыбкой и продолжаетъ ѣсть.
— Какъ... какъ у васъ король попалъ на g4?.. Это сверхъестественный король, онъ летаетъ по воздуху!..
Чигоринъ опять раздражается и на все доводы Алапина только машетъ руками.
Споръ доходитъ до своего апогея, еще минута — и вотъ-вотъ кончится дуэлью... Вдругъ, въ моментъ затишья, Михаилъ Ивановичъ берется за каменную бутыль и съ грустнымъ видомъ говоритъ:
— Чтo-жь, еще по рюмочкѣ выпьемъ?..
Алапинъ, сложивъ доску, спокойно опускаетъ ее въ карманъ.
— Давайте...

Вышли изъ ресторана поздно. Мы, русскiе, отдѣлились...
Моросилъ мелкiй дождь... У Алапина не было зонтика, и онъ прятался подъ моимъ въ своемъ коротенькомъ пиджачкѣ съ цвѣтнымъ платочкомъ... Чигоринъ быстро шелъ впереди.
Алапинъ выглядѣлъ устало, разочарованно... Его грустные сѣрые глаза упирались въ спину Чигоргина; онъ, очевидно, собирался что-то сказать, надъ чѣмъ думалъ весь вечеръ, и наконецъ не выдержалъ.
— Да, плохо, плохо...
— Что плохо-то?—обернулся Чигоринъ.
— Наше дѣло плохо, Михаилъ Ивановичъ...
— Говорите о себѣ...
— Я и говорю... Поднялась игра, сильно поднялась... Вотъ нынче молодежь какая. Поди угоняйся за ней... А въ сущности все это дѣло — сумасшествiе. Это — психозъ. Всю жизнь изучать условныя движенiя какихъ-то деревяжекъ... Кому это нужно? Что человѣчество выиграетъ оть того, что Альгайеръ, или Андерсенъ, или тамъ какой-нибудь Райсъ изобрѣтетъ новую комбинацiю?
— Подумаешь, какъ вамъ дорого человѣчество...
— Не въ томъ дѣло. Ну развѣ это не болѣзнь — замкнуть всю свою жизнь въ какiе-то 64 квадратика и изъ-за нихъ уже ничего не видѣть: ни семьи, ни природы, ни литературы, ни искусства... Ну развѣ я не сумасшедшiй?
— Слава Богу, наконецъ-то признался...
— А вы думаете, вы не сумасшедшiй?..
— Ну, меня, пожалуйста, оставьте въ покоѣ. И почему сумасшествiе играть въ шахматы, а не играть на роялѣ или сидѣть въ канцелярiи? Просто вы неудачно играли, потому и философствуете...
Магазины съ шyмомъ закрывали свои желѣзныя шторы. Тротуары лоснились отъ дождя, играя бликами фонарей.
— Да, можетъ-быть, вы и правы... Всѣ ненормальны, всѣ...
Алапинъ вдругь уклонился оть спора, что съ нимъ рѣдко бывало. Мы шли одно время молча, подъ монотонный шелестъ дождя... Городъ засыпалъ.
— Плохо, плохо... — опять заговорилъ Алапинъ. — Что же, надо правду сказать: пора уступать дорогу другимъ. Всему свое время... За ними молодость, силы —съ этимъ нельзя бороться... Но вѣдь и мы не даромъ жили! Они взяли оть насъ все наше лучшее!.. Имъ легче... А намъ... пора и на покой...
Чигоринъ что-то сердито фыркнулъ...
Открылась площадь — пустынная, темная. Промчался послѣднiй вагонъ воздушнаго трамвая...
"Нива" 1908, стр. 193-195

Философские рассуждения отнюдь не были чужды Алапину, в чем убеждают лирические отступления в весьма пространных посланиях: он часто приводил латинские афоризмы, цитировал французских и немецких поэтов, а иногда и переводил сам.

Die Dornen des Schachmeisterstandes, "Wiener Schachzeitung" (1910-7, стр. 111)

Редакторский комментарий сообщает, что алапинский перевод превосходит общепринятый. Напомню оригинал:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.

Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час...