ChessPro

  Досье: Рошаль Александр Борисович, мастер, заслуженный тренер РФ, заслуженный работник культуры, издатель и главный редактор журнала "64-Шахматное обозрение". Вел репортажи с важнейших международных соревнований и матчей на первенство мира по шахматам. Учениками А.Рошаля в шахматах называют себя М.Швыдкой, вице-президент АН РФ А.Некипелов, депутат Госдумы А.Макаров и другие известные россияне.
  26 августа А.Б.Рошалю исполняется 70 лет. Мы поздравляем Александра Борисовича с юбилеем, желаем здоровья и успехов во всех начинаниях и процветания его детищу - "64".

  - Александр Борисович! Накануне вашего 70-летия давайте поговорим о главном деле вашей жизни - шахматной журналистике.
  - Вообще давать интервью специализированному изданию очень трудно, поскольку здесь - специалисты, знающие практически всё, что ты когда-то говорил или писал о шахматах. В данном случае требуется высокий уровень откровенности.

  - Но ведь были же какие-то моменты в вашей журналистской жизни, о которых вы не говорили и не писали?
  - Разумеется. Есть даже такие, о которых и вспоминать не хочется. Но касательно термина "шахматная журналистика", который вы употребили, сделал бы уточнение, причем очень важное. В этом жанре работают две категории журналистов, я бы разделил их так. Внутри шахматного сообщества есть профессионалы, которые неплохо пишут о самих шахматах. И есть, наоборот, сильные журналисты, слабо играющие в шахматы. Но практически нет связников шахмат с обществом. Попробуйте-ка сказать читающему про шахматы в популярнейшем "Спорт-экспрессе", что Юрий Васильев понимает в собственно шахматах меньше многих. Он один из немногих, кто может без этого обходиться. Кто-то развивает шахматы внутри шахмат, а я, как журналист, а еще больше как редактор, занимался тем, что пытался связать шахматы с людьми вне шахмат. Выступал в роли связника мира шахмат с остальным миром. Мне в какой-то степени повезло: когда пришел в журналистику, я был уже профессионалом шахмат.

  - В одном из интервью вы сказали, что в журналистику вас привела потребность самовыражения, а никакая другая профессия не предоставляет для этого столько возможностей. Но, как мне кажется, чтобы оставить завидную тренерскую карьеру, необходим либо очень сильный толчок извне, либо очень сильное разочарование...
  - Я очень любил свою тренерскую работу, был знаком с семьями большинства учеников. Порой помогал улаживать их личные проблемы (как у Дворецкого и Макарычева). Это они сейчас "позабыли". А я помню...
  Перейдя из тренеров в "64", я оставил себе лишь сильнейшую группу своих учеников. Они отправились в Днепропетровск на командное первенство среди школьников. Я поехать не смог и попросил меня заменить. Поначалу ребята выступали настолько плохо, что ко мне пришли их родители и уговорили выехать в Днепропетровск на помощь. Я поехал. Начал с Арбакова, которому советовали играть позиционно, поскольку, мол, устал на экзаменах в школе. Я потребовал от него чего-нибудь пожертвовать Мише Штейнбергу в решающем матче в подгруппе с Украиной. Валя пожертвовал ферзя - и выиграл, как и все оставшиеся партии. И мы победили. Я был счастлив. Когда команду-чемпиона вызвали на пьедестал, с нею вышел другой тренер. И он же получил медаль. По этому поводу мне тогда вспомнилось, как Никита Симонян отдал свою медаль Эдуарду Стрельцову, который не принимал участие в финальном победном матче (тогда медали получали лишь 11 игроков). Думал, хоть фотографироваться меня позовут. Но они сбились в кучу: сдавали талоны на питание, чтобы затем вместе отпраздновать победу.
  Поздно вечером, так никого и не дождавшись, вышел на улицу. Общежитие располагалось на пригорке, по обеим сторонам улицы росли высокие тополя. И под прикрытием этих тополей я стал спускаться по правой стороне улицы вниз, возможно, даже всхлипывал. И как раз в это время по другой стороне шли ребята с новым руководителем. И слышу, как они говорят: "Как удачно, что мы с вами поехали - и выиграли". Вот тогда мне стало действительно больно. Я вернулся, когда они уже легли спать. Открыл дверь в комнату мальчиков и срывающимся голосом объявил: "Все, кто в графе "тренер" писал мою фамилию, с сегодняшнего дня вычеркните!" Через какое-то время отношения наладились, но рана кровоточила долго, а рубец остался на всю жизнь. Хотя по идее ничего серьезного не произошло. Надо сказать себе: ты прав, но они дети. Этот аргумент я потом частенько забывал, а ведь слово "дети" можно заменить... Все в чем-то дети.
  Жизнь - синусоида. У меня все так меняется, что я порой даже не знаю, в какой точке синусоиды в данный момент нахожусь.

  - А в журналистике?
  - Подобное бывает и в журналистике. В этой области я что-то все-таки сделал для тех, кто сегодня пишет о шахматах. Здесь ревность не к коллегам по перу (к изданию, может быть), я к ним давно не ревную, а радуюсь их успехам, потому что меня убедили в этом друзья - крупнейшие специалисты в литературе и журналистике. Я считаю, что главный редактор, подобно тренеру, должен отдавать, - темы, фразы, заготовки, - и он обязан стремиться, чтобы его подопечные всегда были на виду. А они порой думали, будто я мешаю им развиваться, писать в другие издания. Я же получаю удовлетворение от их успехов. Завидовать им могу лишь белой завистью. Мое честолюбие другого качества. Я хочу, чтобы в моей команде играли лучшие игроки. Но, бывает, их обижаю. Не всегда извиняюсь или не успеваю извиниться. Но даю понять, что к ним вовсе не плохо отношусь. Я не могу быть врагом тех, кто служит делу, для меня главному. Но журналист и человек для меня частенько неразделимы.
  Некоторые говорят, мол, какая у них тяжелая профессия. Актер Игорь Костолевский: "Один режиссер жаловался мне: какая все же у нас ужасная профессия!.. А вот Феллини эту профессию называл прекрасной". И я называю свою профессию прекрасной. А те, кого я учил, начиная с того, как ставить красные строки, стали совсем нескромными.
  У другого актера, Евгения Стеблова, в интервью мелькнула фраза: "Сейчас все друг друга великими называют. Это же стыдно". Это к вопросу о сотворении себя кумирами. Что творится сейчас на сайтах: возводят друг друга на пьедестал, составляют десятки лучших, куда вносят друг друга.

  - А вы вспомните себя, когда были молодым журналистом.
  - Я пришел в шахматы тренером. И новые коллеги удивлялись: зачем ты пришел в журналистику - тренером ездил бы с командой за границу, а у нас за каждую поездку дерутся. Я отвечал: "После себя буду еще и пол мыть. Готов писать в корзину". Хотя, конечно, так не думал, но тяга была сильная.
  Я попал в шахматное издание (хотя раньше писал и в другие) и освоился там довольно быстро. Хотя приходилось нелегко..
  До этого я плохо себе представлял, что писать самому и работать журналистом в редакции - вещи разные, порой даже не очень совместимые.
  Когда пришел в "Советский спорт", меня встретили Слава Токарев, Александр Кикнадзе, Адик Галинский, Виктор Васильев. Желаю коллегам, которые пишут друг другу в гостевых о том, какие они гениальные, - получать от настоящих мэтров такие же отзывы.
  Знаю, как относился ко мне Сало Флор. Вот он - Лилиенталю: "Это мой преемник". Тот, смеясь, в ответ: "Да Алик сильнее, только ты не обижайся".
  Но в "обойму" попасть было непросто. Однако у меня был шанс (почти как у Виктора Понедельника в футболе), потому что я шахматный профессионал.
  Что касается Виктора Лазаревича Васильева, то он, как и я, был когда-то ЧСИРом (член семьи изменника родины) и принял меня с распростертыми объятьями, но затем случилось непредвиденное. Анатолий Карпов стал чемпионом мира среди юношей. "Советский спорт" решил сделать о нем материал. Васильев то ли был занят в тот момент, то ли решил, что ему это не по рангу, - в общем, переложил на меня. Я сделал интервью со знакомым мне с детских лет юным чемпионом и написал очерк "Вертикаль Карпова". Те материалы вызвали кучу похвал в мой адрес, и я постоянно таскал с собой вырезки из газеты. Васильев отнесся весьма сдержанно. Я пошел к редактору приложения "Футбол-хоккей" Льву Филатову. Лучше этого человека никто не пишет о футболе. Это был профессиональный литератор, а не журналист. Но всегда говорил: мы, репортеры... Он мне сказал: "Вы написали хорошо. Но не в этом дело. Все зависит теперь от того, что произойдет с Карповым. Если его ждет взлет, то ваш очерк будет жить дальше". И вот тогда я понял, что журналистская профессия очень зависима. Все журналисты, которые пишут о личностях, о персоналиях - спортивных и не только, - зависимы в своей профессии от того, как эти персоналии поведут себя в дальнейшем.

  - Ну а что же Виктор Васильев?
  - Конфликт с ним состоялся в 1972 году - по поводу шахматной Олимпиады в Скопье. На открытие послали меня, а он должен был ехать на финальную часть. Я уже собирался отбыть в Москву, как вдруг команда: оставаться до конца, Васильев не приедет. По лицам Петросяна и гроссмейстера Антошина, представителя Спорткомитета, я понял, что они чего-то знали. И мне стало тревожно. Так в наших отношениях появилась глубокая трещина. Потому что не было большей мечты у журналиста той поры, чем поехать за границу на хорошее международное соревнование.
  Во второй половине 80-х в журнале "Шахматы в СССР", где в редколлегии числились Макарычев и Дворецкий, мое имя трепали вовсю. Виктор Васильев спрашивал: "Почему этот человек присвоил себе право регулировать движение в шахматной журналистике?" Но это уже отдельная история, и вообще я все это рассказываю не для того, чтобы поделиться своими былыми обидами. Тем более что Виктора Васильева уже нет в живых. (Его вдова и сын мне признательны: я был одним из очень немногих, кто после его кончины способствовал достойному захоронению и появлению некролога.) Я уже говорил, что Виктор Лазаревич был ЧСИР, как и я. Моя мать спросила у него: "Вы же одной крови - чего ссоритесь?" Он ответил у меня дома: "Напрасно Алик переживает. Что бы ни случилось, в истории шахмат он останется самым знаменитым... одним из знаменитых (долгая пауза) репортеров". А потом я вычислил: когда он тогда ко мне пришел за видеокассетой, в журнал "Шахматы в СССР" уже была сдана им самая огромная статья против меня.
  Репортеров. Как журналисты мы оказались разной крови. Вот к этому я и вел весь длинный рассказ о нем. То же самое произошло у меня и с другим Васильевым - Юрием. Наши отношения редко переходят отметку вверх. Это продолжение давней истории. Когда он пришел в "Советский спорт", у меня уже было имя. (Первую часть жизни работают на имя, затем оно работает на вас.) Васильев - человек профессионально пишущий, но с комплексами. Конфликты начались почти сразу, потому что я тогда уже занимал положение этакого шахматного мэтра. Он, писавший достаточно хорошо, оказался на вторых ролях. Хотя особых преимуществ у меня формально не было (я, как и он, не был тогда членом КПСС).

  - А когда же вы им стали?
  - Лет в сорок шесть и совсем ненадолго. Наверху это как-то случайно узнали, что я б/п, и Тяжельников тут же дал указание: срочно принять! И уже через полтора года я получил строгий выговор по партийной и административной линии.

  - За публикацию Набокова в "64"?
  - После появления в "64" отрывка из "Других берегов" (первая публикация Владимира Набокова в СССР) я вообще попал под пресс. Меня перестали посылать за границу на международные турниры. Тогда как раз Карпов играл в Лондоне с Каспаровым. Мотивировали это тем, что Каспаров наш (не какой-то там Корчной) - разве можно применять против своего "горячее холодное оружие" (так и выразились). С этим аргументом группы Каспарова даже Карпов неожиданно согласился. В Лондон на их матч и на шахматную Олимпиаду меня не пустили. Я поехал в Ленинград.
  Еще в 1975 году на турнире в Милане, где Карпова проверяли на чемпионство (меня не хотели посылать, но Карпов настоял), врач делегации зафиксировал среднюю суточную норму моего сна - менее 4-х часов. Я одновременно писал в "Известия", в "64", на радио, в ТАСС и обязательно в "Советский спорт". На этой почве постоянно возникали какие-то сложности. Мои записные книжки той поры теперь мне заменяют дневник, который я никогда не вел. Тот, кто мне завидует, пусть попробует прожить 23 дня в таком же ритме. Когда под конец нам дали неделю на "разграбление" (а мне на созерцание) Италии, я заснул стоя. Разбудил меня Петросян, удивившись, что я не слушаю радио: в это время по уличному репродуктору во Флоренции передавали футбольный матч с участием московского "Торпедо".

  - Но давайте вернемся к "64"...
  - Мне сейчас вспомнилась наша последняя встреча с тем же Виктором Васильевым. В 1994 году на Олимпиаде в Москве: он стоял с моим и своим приятелем Анатолием Быховским. Я поздоровался (до этого мы долгое время не общались) и поинтересовался, как ему, Васильеву, "64".
  - При своем скудном пенсионном положении я выписываю этот журнал.
  На предложение высылать ему бесплатно, он сделал отталкивающий жест. Я стал спускаться по лестнице, но Виктор Лазаревич вдруг догнал меня.
  - Знаете, почему ваш журнал хорош?
  - Потому что он теперь независимый?
  - Потому что удивительным образом независим от вашего характера. (Потому и догнал, что забыл сказать эту фразу. По Бернарду Шоу: остроумие на лестнице.)
  Я давно уже не делю людей на "плохих" и "хороших". Я долгие годы спасал "64". Вопрос компромисса... Политика... Искусство возможного... Был ВРИО (временно исполняющий обязанности), да знай меру - приватизировал журнал. Но я ведь не алюминиевый завод "прихватизировал", не нефтяную скважину, а уже обанкротившееся закрытое издание. Все сотрудники были уволены в связи с ликвидацией журнала (это потом уже им изменили запись в трудовых книжках).
  Время-то было очень тяжелое. Доброхоты говорили моей жене: он с этим журналом без штанов останется. (А мне тогда сделала выгодное предложение "Литературная газета".) И тут помог Андрей Михайлович Макаров. Он специально пришел ко мне домой и научил, как создать юридическую основу "64". И когда у него впоследствии возникли сложности - мне писать плохо о нем?! Или об Илюмжинове, который поддерживал журнал долгое время?
  Журнал поочередно поддерживали сперва Илюмжинов, потом Виктор Батурин ("Интеко"), потом снова Илюмжинов и снова Батурин. В последние годы реальную помощь оказывает Александр Жуков. Пока они не совершат каких-либо страшных преступлений (а они этого не сделают), не пойду против них, тем более, в печати.
  Так что не надо обвинять меня в соглашательстве. Многие считают, что независимым может быть только богатый. Не совсем верно. Остаются этические нормы, которые не так-то просто сочетать с независимостью. После того, как Виктор Корчной надписал мне свою книгу, многие спрашивали, как удалось достичь его обращения - "моему друговрагу". Те, кто в какие-то периоды считали меня "врагом", нередко меняют ко мне отношение. Для меня всегда важно было сохранить журнал. И в любых ситуациях оставаться приличным человеком, хотя не знаю, все ли так считают в шахматном сообществе. Я прожил долгую жизнь, и для меня уже никакие покусывания не страшны, во всяком случае не смертельны. Но все же иногда очень болезненны. Потому что я своему делу отдавался полностью, а кусают, как правило, временные и наемные хозяева жизни. Сейчас юбилей, на поминках меня не будет. А жаль - хотелось бы многих услышать…
Беседовал Владимир Анзикеев

Последние турниры

Чемпионат России
СуперФинал

Крамник - Fritz

Мемориал Таля

Топалов - Крамник

Томск. Высшая лига

Майнц

Россия - Китай

Все материалы
ChessPro

Александр Рошаль:
Я не могу быть врагом тех, кто служит делу, для меня главному