ПРАВДА, ТОЛЬКО ПРАВДА, НО НЕ ВСЯ ПРАВДА

В предисловии к книге "Дебютная революция 70-х" Гарри Каспаров написал: "Хотя Фишер, став чемпионом мира, отошел от практики и многие из его схем вскоре устарели, вызванные им тектонические сдвиги породили мощную лавину, в течение десяти лет перекроившую всю дебютную "карту мира". Только с 1972 по 1975 год прогресс в этой области оказался более значительным, чем за целое предыдущее десятилетие! Затем ускорение лишь нарастало. Резко возросла динамика игры и, более того, изменился сам подход к решению дебютных проблем. Этому, безусловно, способствовал бурный рост количества турниров, числа квалифицированных шахматистов и объема шахматной информации (что было частицей мирового информационного бума)".

Если брать это название-определение на вооружение, то я был активным участником революции, хотя, как и большинство опрошенных экспертов, предпочитаю оценивать развитие в этот период как эволюционное. Все-таки, начиная с 1965 г., я опубликовал свыше 100 статей, не считая сотен комментированных партий в «Информаторе», «The Chess Player» и «New in Chess». В этой статье я попробую поделиться своими воспоминаниями, порой несколько хаотичными, о развитии дебютной теории в 1960-70 гг., подкрепив их историей одной моей новинки от создания до наших дней, которая интересна не только сама по себе, но и как иллюстрация, насколько изменились методы работы.

Принимая за отправную точку завоевание звания мастера, начну с 1962 г. В то время мастерская норма устанавливалась регулярно только в полуфиналах чемпионатов СССР, хотя иногда прилагались усилия сформировать состав с нормой и в других турнирах. Поэтому довольно популярны были матчи на это звание, в самом известном из них в 1954 г. 18-летний М.Таль победил неоднократного чемпиона БССР В.Сайгина. Примерно в это время в этом же возрасте стали мастерами Б.Спасский и А.Никитин. Затем за последующие 8 лет в юношеском возрасте до 18 лет норматив выполнил только будущий чемпион СССР В.Савон. Г.Равинский, опекавший молодежь в шахматной федерации, добился проведения матчей сильнейших юношей с мастерами по шевенингенской системе.
Во время первого из этих турниров (Ленинград, 1962 г.), где мне удалось выполнить норму, я жил в одном номере с получившим это звание на пару месяцев ранее А.Зайцевым. У нас сложились приятельские отношения, несмотря на то, что ему пришлось отдуваться на специально созванном собрании участников-мастеров по поводу 2 партий, проигранных мне в разгромном стиле. Параллельно Саша продолжал играть в первенстве страны по переписке и часто интересовался моим мнением. Когда я, ознакомившись с его анализами одной позиции после 17 ходов в системе 4-х пешек староиндийской защиты, в восхищении сказал: "Ты будешь гроссом!", он, смущенный лестной оценкой, начал допытываться: "А почему ты так думаешь?". Я объяснил, что, несмотря на молодость, уже около 3 лет принимаю участие в анализе таких асов, как И.Болеславский, А.Суэтин, Г.Вересов, А.Сокольский и могу сопоставить уровень.

Конечно, в окружении титанов мне хотелось тоже придумать что-то сногсшибательное, не меньше, чем дебют Сокольского или Вересова. Однако в 14-15 лет, проиграв пару партий на всесоюзных юношеских соревнованиях из-за доморощенных нововведений, я немножко поутих (а может, повзрослел), ибо до меня дошло, что вначале надо разобраться с тем, что было создано до меня. Для меня как сказка звучал рассказ Исаака Ефремовича, как еще до войны они с Д.Бронштейном развлекались под патронажем А.Константинопольского. Каждый из троицы ставил позицию похитрее, а двое наперегонки называли источник! Они помнили всю историю шахмат!

На этом снимке Болеславский с Бронштейном "развлекаются под патронажем" Семена Фурмана (фото из архива Д.Бронштейна)

К сожалению, послевоенные годы были голодны и на шахматную литературу, особенно дебютную. Двухтомник П.Кереса по открытым дебютам, изданный в Эстонии в 1949 и 1952 гг., моментально стал библиографической редкостью, не говоря уже о книге "Современный дебют т. 1. Открытые дебюты под ред. Г.Левенфиша" (1940 г.). В Минске настольной книгой для многих стал "Шахматный дебют" А.Сокольского (1955). Несколько позже появились дебютные монографии А.Кобленца "Сицилианская защита" (1955), Б.Вайнштейна "Меранская система" (1956), М.Тайманова "Защита Нимцовича" (1956) и П.Кереса "Французская защита" (1958). Колоссальное влияние на современников оказали книги И.Липницкого "Вопросы современной шахматной теории" (1956) и Д.Бронштейна "Международный турнир гроссмейстеров" (1956).

В этих условиях главным источником информации был "Шахматный бюллетень", стартовавший в 1955 г. с 1000 экз., но уже через несколько лет его тираж вырос до 4-6 тысяч, а главное, журнал был включен во всесоюзный каталог подписки! Статьи в нем были преимущественно двух типов – обзорные по итогам крупных соревнований и узконаправленные на конкретную дебютную тему. Последние представляли интерес, прежде всего, концентрацией информации по затронутой проблеме, что избавляло читателей от рутинной работы. Реже печатались материалы по эндшпилю. Главный редактор Ю.Авербах декларировал, что статья должна содержать около 10% новизны.
Уже тогда часть элиты охотно публиковала свои идеи, в отличие от большинства, предпочитавшего хранить секреты для будущих баталий. Но и те, кто печатался, должны были делать это с оглядкой, учитывая интересы собственной карьеры. Конечно, каждый автор писал правду, только правду, но… не всю правду!

Интересный выход нашел С.Глигорич в конце 60-х. Его рубрика "Теоретически значимая партия месяца" печаталась одновременно более чем в 10 изданиях – я просто сбился со счета. На Западе это было в порядке вещей, хотя я был воспитан иначе. Впервые я обратил внимание на такую форму изложения материала в 1971 г., когда югославский гроссмейстер прокомментировал мою встречу с В.Тукмаковым. Пиши, что хочешь, и касайся проблемы, как хочешь, не беря никаких обязательств по объективному, а главное, полному изложению темы. Но в то же время освещается большой объем информации и, как сказал известный тренер М.Рудерфер по поводу кучи моих публикаций, можно сразу, с пылу с жару, идти в класс проводить занятия.

Забавную историю мне рассказал А.Суэтин еще в 1959 г. Он был приглашен тренером Е.Геллера на один из финалов чемпионата СССР. Перед очередным туром одессит решил сыграть принятый ферзевый гамбит, и его секундант показал все, что было известно к этому времени. Но гроссмейстер остался недоволен: "Это я и без тебя знаю". Кончилось тем, что он ушел на прогулку перед игрой, закрыв минчанина на ключ, с напутствием: "Чтобы что-то нашел!" Вначале Суэтин кипел, но, в конце концов, занялся позицией и, действительно, придумал новую идею.
Важно уметь прогнозировать развитие дебютной теории. Помню, в 1964 году на сборе студенческой сборной страны мы как-то спросили Б.Спасского, на что следует обратить внимание, что будет играться в будущем? "Изучайте шевенинген, – ответил он, – сейчас можно проследить тенденцию к тому, что большинство позиций в сицилианской защите черные стремятся свести к позициям этого типа, поэтому у него большое будущее". И действительно, эта система с задворок теории перекочевала в первые ряды.
В 1971 г. в Ленинграде на 39-м чемпионате СССР я невольно стал соавтором лучшей партии турнира, как определило жюри. Когда, измочаленный, я спустился в зал, Исаак Ефремович (старый друг А.Сокольский называл его просто ИЕ) открыл мне глаза: "Надеюсь, Вы понимаете, что Геллер не сделал ни одного хода за доской!"

Фото, сделанное во время того чемпионата Львом Полетаевым

На мой взгляд, Е.Геллер и И.Болеславский являлись теоретиками-гигантами, определявшими лицо времени, но их отношение к публикациям было полярно противоположно. Мой учитель, охотно делившийся знаниями, не случайно 14 лет был тренером сборной страны, постоянно выигрывающей золото на Олимпиадах. Он помогал во всех послевоенных матчах на звание чемпиона мира, за исключением матчей Таля, до самой смерти. А вообще-то, на мой взгляд, Болеславский был на голову сильнее всех остальных теоретиков того времени, и его рекомендации воспринимались современниками как высший знак качества.

В 1972 году по инициативе Геллера Болеславский был приглашен на предматчевый сбор Спасского в Сочи. Кстати, на этот сбор ИЕ попросил у меня рукопись еще не опубликованной статьи по Анти-Бенони. Спустя полгода в разговоре с Н.Крогиусом выяснилось, что они не смотрели нужный материал по причине… плохой печати! Потом ИЕ рассказывал, что Ефиму Петровичу хотелось во что бы то ни стало опровергнуть систему Найдорфа с 6.Bg5, и они истратили на это уйму времени.
Чемпиону мира настолько понравилась энциклопедическая эрудиция ИЕ, что он настоял на поездке Болеславского в Рейкьявик, о чем мало кто знает. Исаак Ефремович жил там отдельно от Спасского с туристами как корреспондент "Шахматного бюллетеня", но, когда Р.Фишер начал выигрывать партию за партией, он наряду с Геллером стал играть ведущую роль при подготовке. Болеславскому приходилось буквально дневать и ночевать в резиденции чемпиона, ибо Фишер начал бегать из дебюта в дебют, и только знания ИЕ позволяли 10-му чемпиону мира поддерживать определенный уровень.
Нужно отдать должное Спасскому: совершенно неожиданно для Болеславского после проигранного матча он дал ему приличную сумму, однако Исаак Ефремович стеснялся показать окружающим, что у него есть деньги, и лишь в последний момент решился: купил в аэропорту очень дорогой радиоприемник, чтобы слушать "вражеские голоса", но, как потом оказалось... без коротких волн!

Перед несостоявшимся матчем Карпова с Фишером в 1975 г. С.Фурман заказал ИЕ широкий обзор современного состояния теории. После преждевременной кончины Болеславского в 1977 г., перед матчем в Багио, Семен Абрамович предложил мне сделать работу учителя, но я не обладал его энциклопедическими знаниями, и мы договорились о свободном поиске. Когда я сдал эту работу, меня тут же попросили сделать следующую.

Ефим Геллер, Анатолий Карпов, Семен Фурман. Фото В.Кутырева (из архива "64")

К слову, вспомнил смешную ситуацию – как-то мы вчетвером начали анализ, ИЕ сказал о плане, избранном А.Карповым черными в шевенингене: "Какая интересная идея! Это уже встречалось?" На что СА начал гомерически хохотать, как мог только Фурман. Насмеявшись, он произнес: "Это же твоя рекомендация!". Я тут же вспомнил свою первую статью по проблемам шевенингена, которая была напечатана в "Шахматном бюллетене", 1967 г. №3, стр. 68-70.

В начале 70-х мы много материалов писали совместно, и как-то ИЕ предложил написать статью по шевенингену. Однако эту систему трудно объяснить доступным языком, ибо одна и та же позиция может возникнуть с самыми разными порядками ходов, и в то же время в каждом из них возможны совершенно самостоятельные продолжения, и понимание системы базируется на нюансах перестановок ходов. Я начал, как обычно, подбирать материал, но потом учитель отказался от нашей затеи и объяснил: "Вы знаете, Алик, я подумал и решил, что не надо нивелировать разницу в классе".

Последние 10 лет жизни ИЕ интенсивно работал над монографиями для ГДР. Там он должен был выдерживать график и опускаться до популяризации, что наложило заметный опечаток и на другие публикации. Кстати, большим мастером разговора с читателем на нужном уровне был Э.Гуфельд. Как-то, около 1970 г., он выпустил книгу о "Драконе". В своем кругу я ехидно спросил, читал ли он мои 4 статьи на эту тему? Эдик за словом в карман не лез и тут же отпарировал: "Я их перепечатал".

Проблема обработки информации в докомпьютерную эру с каждым годом становилась все острей. В 1964 г. на сборе перед чемпионатом мира среди студентов я впервые увидел табличную нотацию у Володи Багирова, а вскоре приобрел одну из жемчужин своей библиотеки "Handbuch des Schachspiels", von Bilguer 1916 г. издания, ставшую прообразом моих подборок. Интуитивно я понял, что делать записи надо на отдельных листах. Спустя много лет я с сочувствием листал амбарные книги Эрика Аверкина, который обесценил этим свою гигантскую работу, ибо пополнение переполненных тетрадей превращалось в каторгу.
В моем варианте главную роль играла "шапка", куда желательно было поместить как можно больше ходов, чтобы сократить техническую работу на ненужных повторах. Особым цветом выделялись ходы специфически для конкретной страницы, где четверть места внизу резервировалось для примечаний. Промежуточным этапом были карточки, заполняемые из первоисточника. Систематизированная информация помогала мне обнаруживать скрытые механизмы взаимосвязи и делать соответствующие выводы, зачастую отличающихся от общепринятых оценок.

Мы часто по этому поводу пикировались с ИЕ, и мой основной аргумент был: "Мне бы Вашу голову!". Обладая феноменальной памятью, Исаак Ефремович не хотел тратить время на обработку шахматной литературы, как это приходилось делать мне. Однако лавина информации резко возрастала, и надо было найти способы обуздать ее. В конце концов, он вынужден был придумать свою систему. Под каждый том отводился телефонный справочник, где на странице сверху писалась "шапка" варианта и, по мере поступления периодики, указывался краткий адрес ссылки типа "ШБ-73/10-28".

Когда я демобилизовался в 1966 г., он попросил меня редактировать первый том, что, несомненно, помогло мне в дальнейшем совершенствовании. Мы много времени проводили за совместным анализом, и в монографиях текст некоторых вариантов был продолжением дискуссии со мной: там, где я находил какие-то идеи, он старался их опровергнуть. Естественно, это било по моему репертуару. У ИЕ была дискуссионная, на мой взгляд, точка зрения, что все анализы вместе – это общее достояние. Так, работая с Л.Полугаевским в 1970-71 гг., он опубликовал статью по системе Авербаха в староиндийской защите, включив варианты, рассмотренные совместно, за что Лева на него обиделся и перестал приглашать для работы. Болеславский, ничего не подозревая, отказался помогать даже мне в подготовке к партии с Полугаевским. Конечно, затронутая проблема значительно шире, достаточно вспомнить полемику А.Карпова и А.Белявского в 80-е или Г.Каспарова с Б.Гельфандом на рубеже столетий, выплеснувшуюся на страницы печати.

Все 35 лет существования "Шахматного бюллетеня" наряду со статьями включался раздел избранных партий. Можно спорить с целесообразностью дублирования спецбюллетеней, но могу подтвердить, что участники всесоюзных соревнований в 1960-70 гг. таскали с собой груды журналов для подготовки к соперникам. Минусы видны априори – масса интересных партий оказывалась за бортом. На многих турнирах, где не печатались ротапринты, приходилось после окончания заниматься чистописанием. В свою очередь, понимая эту проблему, я добился в Минске выхода брошюр с партиями Мемориалов Сокольского, а затем, по аналогии, чемпионатов БССР. Справедливости ради должен отметить и другие методы.
В 1965 г. я был тренером Э.Гуфельда на финале чемпионата СССР в Таллинне. Поднявшись по приезде в люкс гостиницы "Палас", я застал его распаковывающим чемодан. Тут зашел Л.Штейн и сразу начал хохотать – он увидел тоненькие папочки по партнерам, в каждой лежало не более пары десятков вырезок с партиями из спецбюллетеней. Я был в шоке – как же готовится к туру один из сильнейших игроков мира, к слову, выигравший этот турнир?

Это поветрие было заразным для молодых талантов. Болеславский по возвращении со студенческой Олимпиады 1968 г., где сборная страны в составе В.Тукмакова, Г.Кузьмина, Р.Джинджихашвили, М.Подгайца, А.Капенгута и В.Купрейчика с трудом завоевала золотые медали, написал блестящую статью (Шахматы в СССР 1968, №10, стр. 18-22), которая заканчивалась так: "Если же молодой мастер на шахматы смотрит, как на работу, а эстетическое наслаждение испытывает лишь при игре в домино, если именно это занятие является выражением его духовного «я», то не будет ничего удивительного в том, что подобные шахматисты останутся подающими надежды вплоть до пенсионного возраста, когда они смогут, наконец, бросить шахматы и целиком отдаться любимому делу".
Проехался катком он и по мне персонально. "Двадцатичетырехлетний Капенгут является опытным турнирным бойцом. За его плечами уже пять студенческих олимпиад. Он больше других интересуется теорией, но знания его бессистемны и иногда поверхностны". Однако жесткая критика бывает полезна, и на одной из своих книг Болеславский написал: "На память Алику Капенгуту с пожеланием не только основательно ее изучить, но и развить дальше".

В 1964 г. приказом Министра обороны Р.Малиновского я был переведен в Ригу. Мои одноклубники при подготовке к армейским соревнованиям поставили во главу угла создание картотеки – резали журналы и спецбюллетени и клеили партии на карточки. Помимо этого, трое – А.Шмит, Л.Гутман и Г.Кузьмичев – поддерживали собственные банки данных. Тренером команды ПрибВО в то время был А.Кобленц.

По-настоящему расцвел его талант организатора, когда в 1966 г. он возглавил разворованное хозяйство латвийского шахматного клуба. Наладив производство магнитных досок и шахмат, Кобленц получил деньги для поддержки дышащих на ладан периферийных клубов, для чего создал Республиканский объединенный шахматный клуб, отказавшись от государственного финансирования не только клубов, но также всех соревнований. Маэстро организовал выпуск шахматной литературы, которая при огромных тиражах оставалась дефицитом, но поскольку в Советском Союзе по идеологическим соображениям книги невозможно было печатать не централизованно, то пришлось ограничиться ротапринтами, разрешенным тиражом в 2000 экз. 5-6 работ он заказал Болеславскому. Кобленц добился большого помещения в старой Риге под методический кабинет, где много перспективных шахматистов пополняло пять (!) различных картотек – по дебютам, по партнерам, комментированных партий, свежих поступлений и что-то еще.

Минусы такой системы обработки информации тоже очевидны. Когда М.Таль готовился к межзональному 1979 г., мы заказали шевенинген в картотеках клуба и нам принесли огромное количество ящиков, что повергло нас в уныние. Несколько дней пытались сортировать по ключевым идеям, но вскоре руки опустились и мы испытали огромное облегчение, решив забросить эту тему. Вот когда пригодился бы компьютер! Я бы по маске поиска искал среди комментированных партий миттельшпильные позиции с незначительной разницей. Естественно, порядки ходов в этом случае были бы самые разные. К слову, у Таля была обширная библиотека, но в жутком беспорядке. Я как-то организовал субботник, и втроем мы стали расчищать авгиевы конюшни. Я натолкнулся на переписанные от руки партии полуфинала СССР 1952 г., которые экс-чемпион мира решил выкинуть. Когда вечером я рассказал об этом Валерию Журавлеву, тот в отчаянье готов был бежать во двор Мишиного дома и копаться в помойке, чтобы спасти их!

В 70-е создание картотек стало поветрием. В Эстонии переносили на перфокарты только статьи и партии с примечаниями. В Минске С.Юферов делал то же, что ребята в рижском Доме офицеров декадой ранее. Думаю, что многие делали то же самое. В 1973 г. я помогал А.Петросяну в отборочном турнире к чемпионату мира среди юниоров. Готовились мы в Минске. В какой-то момент он захотел заняться шевенингеном. Я спустил с антресолей огромный чемодан с картотекой по сицилианской защите, подаренной бывшим учеником Ю.Небораком. Аршак был в шоке, и его интерес сразу угас. В конце концов, картотеку начали создавать и в ЦШК.

Нельзя обойти молчанием появление в 1965 г. пробного выпуска «Информатора». Тут же вспоминается петросяновское определение – "дети Информатора". Понять старое поколение можно, ибо несколько выхолащивался творческий подход у молодежи, но появление такого источника существенно облегчило жизнь профессионалов. Следующей ступенью стало появление пятитомника энциклопедии. Однако стремление издателей к подбору знаменитых авторов породило много проблем. Естественно, те не хотели тратить свое драгоценное время и нанимали "негров". Сотрудничество могло быть самым разным.
В.Зак рассказывал, что он был рад приглашению В.Корчного написать королевский гамбит за половинный гонорар, считая это справедливым. Однако претендент (так его называли советские газеты во время матча в Багио) взял работу В.Г. лишь за основу и нашел массу нового. Можно привести и обратный пример. Лучший теоретик Латвии Л.Гутман блестяще написал контратаку Маршалла за своего земляка и подготовил шевенинген к публикации в следующем томе. Однако из-за финансовых осложнений он отказался отдавать рукопись, а сроки поджимали. Говорят, что А.Котов грозил ему подключить КГБ. В конце концов, систему наспех написал, кажется, Я.Дамский, но получилась халтура. Оригинальный путь избрал А.Гипслис. Меня пригласили тренером команды Латвии на сбор с просьбой прочитать цикл лекций по Анти-Бенони. Айвар все конспектировал, а потом я увидел свои анализы на страницах 5-го тома.

Прежде, чем перейти непосредственно к истории варианта, хочу высказать небесспорную мысль. В 60-е поиски в теории дебютов шли, в основном, в сфере новых идей, лишь изредка обточенных до совершенства. В 70-е тенденция к детализации разрасталась, скачкообразно при работе штабов по подготовке к матчам на звание чемпиона мира. Поколение, заявившее о себе в 80-х, уже автоматически занималось тщательной проработкой всех аспектов. Неслучайно наша работа с Б.Гельфандом в конце 80-х – начале 90-х была весьма успешной именно благодаря симбиозу разных подходов. Боря ставил интересующую его позицию на гребне теоретической волны, я же, не отягощенный знанием предыстории, но вооруженный неплохой дебютной интуицией, выработанной многолетней работой с ИЕ, искал новые идеи, которые мой ученик доводил до ума.

Сейчас же, при доминировании аналитических модулей, очень легко не обратить внимание на побочные (для движка) идеи со стратегическим подтекстом на 3-5 ходу длиннющего варианта на 30 полуходов. Кстати, я думаю, что с помощью Houdini 3 Pro x64 на мощном компьютере можно камня на камне не оставить от теории старинных дебютов, сформированной еще в первой половине ХХ века! Интересно, что в докомпьютерную эру теория работала на белых, и, если вариант не давал перевеса, он сдавался в архив. Теперь – наоборот, с помощью машины надо поддерживать равенство за черных.

В молодости я предпочитал играть "староиндийку". Большой популярностью пользовалась тогда система фианкетто, но, когда я играл с сильными соперниками, то старался избегать технических позиций типа

которые сейчас считаются безопасными для черных, и предпочитал определить пешечную структуру в центре заранее. К слову, однажды я был вынужден вспомнить бессмертного Остапа Бендера: "Я всегда преклонялся перед вашей идеей перевода слона в испанской партии с b5 на c4", – когда К.Зворыкина перешла со мной из староиндийской в защиту Грюнфельда,

сыграв 9...d5!

На этой сумасшедшей позиции я, пожалуй, закончу ознакомление читателя с моими анализами, которые, впрочем, далеко не форсированы. Конечно, я бы мог утопить читателя в море вариантов, но, на мой взгляд, каждому полезно побарахтаться в нем самостоятельно, хотя бы для лучшего понимания нестандартного соотношения материала. В итоге, я думаю, что вариант жизнеспособен даже с 23...Rbe8, а финальная рекомендация автора заслуживает практической проверки. Автор будет удовлетворен, если для читателей иллюстрация окажется созвучной сумбурным мыслям, высказанным в начале статьи. В заключение, вопрос "на засыпку" – когда, на ваш взгляд, я придумал 23...Bd4!?