|
|
Давным-давно, в ту пору, когда «64» выходил два раза в месяц под разноцветными обложками, журнал как-то объявил конкурс читательских комбинаций. В редакцию стали поступать письма от любителей шахмат, которым посчастливилось нанести сопернику тактический удар, и в каждом номере публиковались две-три позиции с краткими примечаниями и ободряющими резюме. Одна комбинация, присланная подмосковным школьником, заслужила отзыв: «Недурно, Сережа!» Бдительные читатели отреагировали мгновенно: незадачливый комбинатор, оказывается, взял партию Спасский – Геллер, поменял цвет фигур и, кажется, добавил какую-то незначащую пешку. К счастью для него, он успел еще до разоблачения явиться в редакцию с повинной. Поэтому статья в очередном номере была выдержана в мягких укоряющих тонах, и лейтмотивом было: «…а главное, чего ты этим добился? Ну, получил свое «Недурно, Сережа!», но ведь играть от этого лучше не стал!» Меня же, помню, больше занимала другая мысль: ну а если мы поставим над диаграммой подлинные имена, что – по-прежнему будет «Недурно, Боря» или «Неплохо, Фима»? Ой вряд ли. Особенно в том случае, если с момента проведения комбинации прошло лет десять-двадцать, и она уже вошла в золотой фонд. С годами шахматные шедевры, как коньяки и живописные полотна, только возрастают в цене. «Великолепная, далеко рассчитанная комбинация венчает глубоко продуманную стратегию белых».
Тут можно снова оседлать любимого конька и порассуждать о магии имен, о разном восприятии одного и того же явления и т.п. Действительно, видя партию классика (все равно какой эпохи), мы заранее готовы восхищаться, а мысль о способности к созданию чего-то исключительного простым смертным, как правило, настораживает. «А он правда все видел, еще когда играл ферзем на с4? И что, комбинация не опровергается? Хм…» Проявлять объективность в этом отношении и раньше было нелегко, а сейчас, по-моему, просто невозможно. В те же давние годы «64» несколько раз предлагал читателям выступить в роли экспертов «Информатора»: публиковалась тридцатка лучших партий последнего тома, надо было насладиться и выбрать десять лучших. Анонимность соблюдалась, перед текстами партий не указывались фамилии игравших, однако скорость распространения информации уже и тогда была такова, что авторство многих партий являлось секретом Полишинеля. Что говорить о нынешнем времени, когда десятки поединков можно наблюдать в прямом эфире, а сотни становятся доступны на следующий день. Правильнее всего было бы назначать таких экспертов из шахматистов, переключившихся на другие виды деятельности и не следящих за текущими событиями. Но тут, скорее всего, получится заколдованный круг: в наши дни переключение на другие виды деятельности обычно не оставляет времени на деревянные клетчатые глупости.
Говоря о красоте шахматной партии и критериях ее оценки, можно затронуть и другие моменты. Ясно, что восприятие зависит от квалификации наблюдателя. Не помню, кому принадлежит мысль: «Приведите дикаря на выставку, и он сразу ткнет пальцем в шедевр». По-моему, очень спорное утверждение.
Когда-то в примечаниях к своей партии Валерий Салов писал примерно так: «Зачастую то, от чего дилетант приходит в восторг, профессионалу представляется пошлым». Конечно, гроссмейстер не откажется от возможности выиграть партию в несколько ходов с помощью яркой матовой комбинации, но если существует приблизительно равноправный выбор между жертвенными красотами и прозаическим переходом в выигранный эндшпиль, то профессионал чаще склоняется к более простому решению. Зачем понапрасну пускать пыль в глаза?
Приходит на ум и хрестоматийный пример с партиями Ласкер – Бауэр и Нимцович – Тарраш. А сколько с тех пор еще было пожертвовано слонов на h7 и g7? И можно ли вообще в наше время провести комбинацию, контуры которой не были бы очерчены в учебниках по тактике? К счастью, сейчас сочетание известных элементов все еще способно дать пленяющую глаз оригинальность. Если правы оптимисты, и шахматы неисчерпаемы, то так будет всегда. А вдруг в один несчастливый день наша любимая игра превратится в крестики-нолики?
Наличие в партии красивой комбинации существенно помогает достичь восторженного состояния. Но как быть с глубокой стратегией и высокой техникой? По собственному опыту знаю, что здесь труднее понять, имеешь дело с произведением искусства или с хорошими ремесленными навыками. Тактическая игра подразумевает достаточно высокую степень форсированности, в ней проще разобраться, а в маневренном миттельшпиле и суховатом эндшпиле только глубокий анализ может определить, насколько хороша и нешаблонна была игра победителя. И, кстати, побежденного тоже. Это от соперников Греко и Морфи мы не требуем упорного сопротивления, охотно отводя им роль боксерской груши, а в ХХI веке игра в одни ворота не катит, соавтор тоже должен быть на высоте.
Для Топалова сюжет образцовой партии заключается в хорошей домашней подготовке и эффектном добивании. Импровизатор Аронян в интервью «64» говорит об ином сценарии: «Партия идет своим чередом, ничего особенного не происходит... И вдруг — из спокойного течения поединка начинает разворачиваться настоящий спектакль! Много различной тактики, а победа в итоге достается более удачливому сопернику». Рублевский ценит цельность, и поединки с взаимными цейтнотными ляпами из списка достижений сразу вычеркивает. Великодушный Бронштейн считает ошибку неотъемлемым элементом хорошей, напряженной шахматной партии. Интересно было бы собрать как можно более полную коллекцию таких мнений, но в одиночку я не справлюсь.
Наконец, стоит сказать о влиянии компьютеров. В другом разделе блога я намеренно сгущал краски и утрировал, задавая вопрос, чем отличается усердие Полугаевского и Геллера, выковавших многие свои победы в домашней лаборатории, от целенаправленности дебютной подготовки нынешней молодежи. Конечно, человеку, жалующемуся: «Меня выловили на компьютерный вариант», можно возразить: «А кто тебе мешал тоже включить считалку, раз ты играешь эту схему?» И все-таки, и все-таки… Не умаляя заслуг Топалова, Волокитина, Карякина – разница есть. Тогда все детали приходилось дорабатывать вручную, и всегда существовала вероятность, что ты чего-то не учел, не досмотрел. Сегодня же при обнаружении правильной идеи можно довести ее до ума таким образом, что риск будет исключен. Правда, в этих рассуждениях не стоит забывать о 8-й партии матча Крамник – Леко…
И еще такая мысль. В эпоху домашних Фрицев наблюдение за шахматной партией становится ближе к переживаниям футбольного болельщика. В том смысле, что вы можете развалиться на диване с кружкой пива и воблой и, благодушно взирая на суетливые передвижения соперников, порой восклицать: «Ну куда, куда?!! Вот дает! Да из этой ситуации и я бы забил». Раньше у любителя шахмат такой иллюзии не возникало, разве что в случае грубейших цейтнотных ошибок, но и к этому относились с пониманием и уважением. Сейчас уважение заслужить гораздо труднее, потому что любитель, даже увидев, что гроссмейстер сделал правильный ход, просто кивнет головой и скажет, как тот знаменитый немец в наушнике: «Да, все верно, мат в 8 ходов». Посади такого любителя за доску, поставь эту позицию и попроси найти мат – он, возможно, через пять минут поймет, что не то что мата – выигрыша не видит. А то и ничьей.
Поэтому при оценке творческих достижений хорошо бы не забывать, что они создаются людьми, думающими собственной головой.
«Недурно, Сережа?» – «Гениально, Константин!» |
|
