|
|
|
|
|
|
|
|
| |
|
|
|
|
|
|
|
Похожая проблема существовала в гостиницах. Если кого-то по причине принадлежности к мужскому или женскому полу селили одного в так наз. "непарный" номер, в Книжке подтверждения, с помощью которой в Интуристе мы "расплачивались" за все расходы, администратор на ресепшене, по нашей просьбе, писал: "Одноместных номеров в гостинице нет".
Мой, ныне покойный сосед как-то ночью заселился в двухместный номер, в темноте увидел на подушке второй кровати черноволосую голову, которая была повернута в сторону окна, и лёг спать. Утром он обнаружил, что это... женщина. Причём знакомая ему: она работала с нами в восточной группе. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16971 |
|
|
|
|
| Eagle_2: Похожая проблема существовала в гостиницах. . |
1. В отличие от поезда эта проблема в гостиницах решалась по-другому: официальным запретом.
2. В шахматных детских командах было две «доски» для девушек. Наверное специально, чтобы не создавать дополнительных проблем с заселением в гостиницу. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16972 |
|
|
|
|
| Значит, моему соседу повезло. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16973 |
|
|
|
|
Москва - Оренбург - Уральск - Оренбург - Москва
Это была моя 3-я поездка в Казахстан на международную научную конференцию по истории (5 лет назад). Мы вдвоём прилетели в Оренбург, где нас встретил на своей машине молодой водитель. Доехали до границы, миновали несколько шлагбаумов, потом сердитый казахский пограничник сфотографировал нас и заставил заполнить миграционную карту. Дальше наш ждала совершенно разбитая дорога, которую шофер преодолевал зигзагами с большим мастерством, за что я сравнил его с гонщиком Формулы-1. Путь был далёкий (почти 300 км), поэтому он пригласил нас к себе домой перекусить.
- Я всегда так делаю, когда вожу иностранцев, - признался водитель.
Он познакомил нас с родителями, симпатичной женой и маленькой очаровательной дочкой с необъятными щёчками. Ближе к вечеру мы приехали в Уральск.
В гостинице встретились с другими участниками конференции. Одного из них, японца, прекрасно говорившего по-русски, я одолевал разговорами о японском языке (не забыв о моих занятиях каратэ), литературе, кино и истории до тех пор, пока мне деликатно не сказали, что представители этой нации любят покой и уединение. Двое - мужчина и женщина - добрались до города из Самары.
В Уральске я познакомился с одним товарищем, который приехал туда из Германии, где жил уже много лет. Он оказался таким же хулиганом, как тот афганский журналист, о котором я рассказывал в предыдущей вспоминалке. Конечно, когда он говорил про друга Достоевского по Семипалатинску и Петербургу - Чокана Валиханова, было смешно. Этот блестящий офицер Российского Генштаба, казахский просветитель, ученый и путешественник был с восторгом принят в петербургском обществе. Но через некоторое время в семьях князей и графов стали рождаться очень похожие на него дети. «Такие маленькие чоканчики», - сказал он и, наклонившись, показал рукой несколько воображаемых голов этих малышей.
После конференции мы отправились в Оренбург, там на следующий день должен был состояться круглый стол. На границе мы вылезли из автобуса, и он начал провоцировать нашего пограничника антироссийскими разговорами, на которые тот никак не реагировал. Другие пограничники – молодые женщины – вышли на нас посмотреть: целый автобус историков, в т.ч. японец – для них это было невиданное зрелище. Когда я подошел с паспортом к будке, было уже совсем темно. Пограничница высунулась в окошечко и спросила меня: «А какая у вас была тема конференции?» Я объяснил. Когда все прошли, мы уселись в автобус. Перед последним шлагбаумом к нам заглянула одна из пограничниц, чтобы пересчитать нас. В этот момент хулиган пропищал тоненьким голосом: «Ой, какая красивая девушка!» и вдруг заблеял: «Бе-е-е». Она покачала головой и сказала: «Ну вот, такие солидные люди». Не знаю, как другие, но я испытал при этом испанский стыд. Оказывается, до этого он вслух рассуждал о том, что будет, если он так сделает.
Вечером в Оренбурге все пошли в гостиничный ресторан. Женщины сели за маленький стол, а мы, семеро мужчин, одетые по-домашнему, в тренировочные костюмы - за большой. К нам подошла симпатичная официантка и спросила:
- Ребята, вы что, спортсмены?
- Ага, - сказал я, - семь стариков и одна девушка.
Никто не засмеялся.
Утром мы разделились - все поехали на круглый стол, а нам двоим вызвали такси. Причём этот необычный товарищ вдруг взял мои вещи и понёс к машине. Через пару часов мы вылетели в Москву. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16974 |
|
|
|
|
ИСАА при МГУ
Почему я решил поступать в ИСАА? Где-то после 9-го класса у меня возникла идея пойти на кафедру структурной и прикладной лингвистики филфака МГУ. Однако в 10-м классе я пропустил по болезни много занятий, в результате в моем аттестате зрелости красовались в одиночестве четверки по алгебре и геометрии. Что касается ИСАА, то это был единственный гуманитарный факультет МГУ, где вступительные экзамены проводились в июле. Значит, у меня, прежде чем попасть в армию, оставалась еще одна попытка поступать в августе, например, в пединститут. Чтобы войти в тему, я даже прочитал несколько сборников арабских новелл, пару романов Рабиндраната Тагора и двухтомную эпопею «Троецарствие» Ло Гуаньчжуна.
В конце учебного года классная руководительница выдала мне написанную ею рукой на нескольких тетрадных листах характеристику. В райкоме комсомола мне сказали, что на ее обсуждении меня должен представлять член комсомольского бюро школы. Помочь мне вызвался мой друг. Мы пришли, сели рядом за стол, где уже собрались члены бюро. Секретарь райкома протянул моему другу характеристику, перепечатанную на машинке, и сказал ему зачитать её. Характеристика была положительная, но одна фраза в ней могла свести всё на нет. В нужный момент я под столом ногой слегка надавил на ботинок друга, и он эту фразу пропустил.
Когда я сдавал документы в приемной комиссии ИСАА при МГУ, случилось происшествие, которое могло изменить мою судьбу. Очень строгая женщина повертела в руках мою форму 286 и сказала:
- Здесь написано про зрение, что у вас левый глаз минус 3,5 диоптрии, правый - минус 5. А у нас ограничение после минус 3,5. Поэтому я не могу принять Ваши документы. Здоровье дороже (через семь лет с таким зрением, плоскостопием и сколиозом меня без проблем взяли в армию, сказав, правда, устами военкома: «Бывают же такие больные люди!»).
Расстроенный, я отправился в школу и, случайно зайдя в кабинет химии, рассказал о своей неудаче учительнице. Она попросила показать ей справку и сказала:
- Сейчас мы что-нибудь придумаем.
Взяв какую-то склянку, она капнула на верхушку пятерки, растворила её, а затем исправила ручкой пятерку на тройку. Забегая вперед, скажу, что нашел дома в книге «Глазные болезни» проверочную таблицу для зрения, выучил наизусть 8-ю и 9-ю строки (помню их до сих пор - КНШМЫБИ, БКШМИЫН) и успешно прошел медкомиссию в поликлинике МГУ.
Во время второй попытки сдачи документов я постарался подойти к столику подальше от той очень строгой женщины. Их стала изучать симпатичная девушка, за спиной которой стояли три такие же симпатичные девушки, которые, как потом выяснились, были студентками.
- А что это тут написано, что Вы…, - сказала первая из них и зачитала упомянутую выше нелицеприятную фразу из моей характеристики.
Я что-то невпопад ответил, но она не стала настаивать.
- А кем Вас записать, историком или филологом?
Я за несколько секунд решил, что я больше люблю, историю или литературу, и сказал:
- Филологом (ранее я объяснил, почему этот выбор оказался правильным).
- А какой язык Вам написать? – спросила она.
- Не знаю (к этому вопросу я тоже был не готов).
- Возьмите арабский. Мы его изучаем, и нам нравится, - сказала одна из девушек, стоявших у неё за спиной.
- Хорошо, - ответил я.
Так в течение нескольких минут решилась моя судьба.
Перед вступительными экзаменами мы проходили собеседование, на котором часть абитуриентов была отсеяна. На сочинении список провалившихся увеличился ещё больше. Потом был устный экзамен по русскому языку и литературе.
На экзамене по истории произошло одно примечательное событие. Как-то в 10-ом классе меня вызвали к доске отвечать по теме «Кровавое воскресение. Революция 1905-1907 гг.». Потом к моему большому удивлению, этот же вопрос попался мне в билете на выпускном экзамене. Что же я должен был подумать, когда на вступительном экзамене я вытянул билет, в котором 2-ым вопросом оказалась всё та же Первая русская революция? Тогда я подсчитал, что, если в нашем классе было примерно 30 учеников, а на обоих экзаменах - по 30 вопросов, то вероятность этого события (пусть меня поправят математики) составляла всего 1/30 х 1/30 = 1/900. Редкое совпадение! Казалось, тогда попутный ветер дул в мои паруса.
Последним экзаменом был иностранный язык. Почти все абитуриенты сдавали английский, человек 30 - французский, еще меньше - немецкий (больше всего зарезали на нём) и один человек - испанский. Потом, во время учебы в ИСАА, из западных языков преподавали только английский и французский.
Факультет наш был специфическим уже по одному своему названию - Институт стран Азии и Африки при МГУ. Он так назывался, потому что сам делился на два факультета - ист.-фил. и соц.-эк. и во главе его стоял не декан, а ректор (позднее - директор). На ист.-филе училось 100 чел., на соц.-эке - 40. Последний был суперблатным. Учитывая восточную специфику, женщин в институт брали мало и у них был свой, повышенный проходной балл. Ист.-фил. делился на историков и филологов. Поскольку я выбрал филологию, я оказался в женском коллективе, т.к. большинство мужчин пожелали стать историками (сейчас мне больше нравится история), а женщин - филологами. Потом филологов разделили на лингвистов и литературоведов, в зависимости от темы диплома. При этом мужчин попросили специализироваться на лингвистике: женщины считали её чересчур трудной и предпочитали литературоведение.
Распределение по языкам было принудительным, но поскольку женщин-филологов надо было как-то разбавить мужчинами, моё пожелание насчет языка было удовлетворено. Самым престижным был, конечно, японский язык. Самым трудным - китайский, на котором постепенно отсеялась половина студентов (это камень в огород нынешних школ, которые, следуя модному поветрию, начали вводить китайский как 2-й иностранный). Между 4-м и 5-м курсами была заграничная стажировка, от которой я отказался, ввиду рождения первой дочери. Т.е. полный курс обучения составлял 6 лет.
Обычной стипендией в то время было 40 руб. В ИСАА с первого курса платили 55 руб., потом 60. Начиная с 4 курса, я получал повышенную стипендию 75 руб. Потом нам добавили еще 10 руб. за дополнительные олимпийские курсы, которые проходили в нашем здании на проспекте Маркса и в здании МГИМО возле метро Парк культуры. Поскольку теперь моя стипендия превышала минимальную зарплату в 75 руб., из неё начали вычитать подоходный налог (но не бездетный, поскольку у меня уже родилась ст. дочь). Диплом нам досрочно выдали в мае, в июне нас ознакомили со всеми вновь построенными спортивными объектами, а уже в июле я работал с Олимпийским комитетом Ирака, который возглавлял близкий друг Саддама Хусейна.
У МГУ была своя, очень сильная команда, которая участвовала в межвузовских соревнованиях. Я играл в командном первенстве МГУ за ИСАА и состоял в шахматном клубе МГУ на Ленинских горах, получая там зачет по физ-ре. В зачетной книжке расписывался возглавлявший клуб мм И. Ватников (впоследствии уехал в США). Капитаном нашей команды был ныне известный автор этюдов, дважды мастер Карен Сумбатян, ученик Анатолия Кузнецова. Я застал то время, когда за другие команды играли Долматов, Юсупов (оба - экономфак) и Макарычев (журфак). |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16975 |
|
|
|
|
Работа с физиками
Когда я работал в Интуристе, меня приставили к группе из 9 ливийских физиков, которые приехали к нам на стажировку. Их готовили для АЭС в Сирте, которую так и не построили. Они, естественно, называли меня шутя "агент 007", хотя в мои функции входило лишь подтверждение оплаты их питания и проживания, распоряжение автобусами и другая помощь. Как-то в автобусе один из ливийских физиков в очередной раз пошутил на эту тему. Я взял микрофон и сказал: "Я всего лишь лейтенант..." Не успел я произнести слово "запаса", как они все дружно загикали: "Мы же говорили!"
Каждое утро автобус приезжал с новым водителем, и я объяснял ему, как доехать до Института имени Курчатова. Один раз я зашел туда, чтобы посмотреть на атомный реактор, а потом просто ждал в автобусе или шёл в кино. Поскольку все ливийцы учились до этого в США, а один был даже женат на американке, лекции переводила на английский 23-летняя девушка. Лишь однажды она меня спросила, как будет на арабском слово "горшок", потому что не знала его на английском.
Через некоторое время большая часть моих ливийцев потянулась в поликлинику для иностранцев на Малой Грузинской, поскольку заразились интересными болезнями от интуристок, проживавших с ними в гостинице "Космос". По этому поводу даже направили жалобу в Посольство Ливии. В целом, они пользовались популярностью у местной женской половины. Один из них, красавец итальянского типа, как-то прохаживался со мной по холлу гостиницы "Космос". Половина местных дам с улыбкой здоровалась с ним.
- Красивые мужчины должны общаться только с красивыми женщинами, - гордо сказал он мне.
В другой раз горничная наивно сказала мне про одного из ливийцев:
- Он каждый день водит новых женщин. Разве это разрешено?
- Им всё можно, - сказал я с видом знатока. - Это нам ничего нельзя.
Но я ошибся. Этот же товарищ через некоторое время подошёл ко мне и спросил:
- Можно найти врача, который бы без огласки вылечил дежурную по этажу? Она заразилась от меня.
В другой раз мои физики подрались в гостинице с сомалийцами. В общем, с ними были разные происшествия, поэтому я шутил: "Лучше целый автобус сирийцев, чем 9 ливийцев".
Ели мы на шведском столе в ресторане "Калинка", поэтому спустя 3 месяца я поправился на 10 кг. Наконец, физики меня совсем замучили своими бесконечными проблемами, особенно со здоровьем разных частей их тела. Ну, и вообще всё когда-то надоедает, особенно работа без выходных, хотя только до обеда и за отгулы. Поэтому я попросил меня заменить. Вернулся в свою группу, но меня отправили на стройку. Через месяц меня послали в Ленинград, и там я встретил своих ливийцев вместе с той переводчицей. Они продолжали стажировку на местной атомной электростанции. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16976 |
|
|
|
|
Моё первое знакомство с миром шахмат
Поскольку в нашей семье все мужчины (четверо) погибли еще в 1938 г., научился играть я поздно - только в 5-ом классе. Однако благодаря чтению шахматных журналов и книг, уже в 6-м классе я победил в одном сеансе, а в 7-ом - в другом. Примерно в то же время меня позвал к себе играть на террасу молодой мужчина, живший на соседней даче (противников мне искала бабушка). Играл я с полной отдачей и даже получил равную позицию. Противник отвечал быстро, но вдруг остановился и сказал: "А вот тут я должен подумать". В конце концов, он всё-таки победил и, увидев моё расстроенное лицо, сказал: "Ничего, я - кандидат в мастера". Напрасно он это сделал, с этого момента подавив во мне волю к дальнейшей борьбе. Потом мы играли каждое лето. Поскольку я постоянно болтался возле своей дачи, он выносил шахматы, и мы садились на лавочку, около ворот. Десятки партий, в которых я белыми играл против контратаки Маршалла, а черными - против королевского гамбита (один и тот же вариант с g7-g5). Мне так был безразличен результат этих партий, что я даже ленился посмотреть последующие ходы в "Курсе дебютов" Панова и Эстрина. Играл я слишком быстро (правда, фигур не зевал), и он неоднократно делал мне замечание: "А подумать не хочешь?" Но почему-то раз за разом приходил с шахматами на эту лавочку.
Однажды бабушка спросила меня, знаю ли я такого чехословацкого шахматиста Рети. "Рихарда Рети? Конечно", - ответил я. Оказывается, наша семья была дружна с русским поэтом-акмеистом Сергеем Городецким, который даже подарил моей тёте альбом со своими стихами и рисунками "Побасёночки для Сонечки". Рети женился на 17-летней дочери поэта - Рогнеде. Их знакомство состоялось во время Первого Московского международного турнира (1925). Они уехали за границу, но через четыре года, в возрасте 40 лет, Рети умер от скарлатины, а Рогнеда вернулась в Россию, прожив после этого ещё 70 лет.
В матче Спасский-Фишер 1972 года (лето после 7-го класса) болел за Фишера. Дело в том, что про победу Спасского над Петросяном я услышал по радио в 1969 г., а научился играть в шахматы и начал читать шахматную периодику только в 1970 г. (5-й класс). Т.е. о подвигах Спасского в двух отборочных циклах, где он обыграл почти всех ведущих шахматистов мира, я ничего не знал. Между тем, о Фишере как выдающемся шахматисте писали тогда много (особенно рижский журнал "Шахматы"). Тут был выигранный им межзональный турнир (Пальма-де-Мальорка, 1970), потом невероятный счет в матчах претендентов и, наконец, созданная им напряженная атмосфера до и во время матча.
В то лето 1972 г. о результатах партий матча я узнавал по "Голосу Америки" у жившего на соседней даче журналиста во время игры в бридж с ним и его сестрами. Он тоже болел за Фишера. Что касается текста партий, то каждое утро, пока все спали, я вставал, 20 минут шёл на станцию "Заветы Ильича" (Ярославское направление) и покупал в газетном киоске "Правду", где партии матча комментировал Таль. Потом я их разыгрывал по нескольку раз. Матч был захватывающим и заставил меня полюбить шахматы на всю жизнь.
Об Анатолии Карпове в то время писали часто, но, видимо, поначалу не воспринимали всерьёз как претендента на шахматную корону. Он ведь и сам тогда говорил, что это не его цикл. Виной могла послужить его молодость: все привыкли к чемпионам и претендентам в возрасте за 30. Конечно, был успех Михаила Таля в 23 года, но на троне он продержался всего год, и его могли считать просто исключением из общего правила. Вокруг Карпова было множество сильных гроссмейстеров. Несмотря на успехи в нескольких международных турнирах, на Олимпиаде в Скопле (1972) он – первый запасной, а на командном первенстве Европы в Бате (1973) играет на 4-й доске. Для меня, ещё мало понимавшего и знавшего мир шахмат, он вообще казался пришедшим из ниоткуда. И вдруг такой взлёт, а потом десятилетнее царствование на троне и бесчисленные победы в международных турнирах и командных соревнованиях. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16977 |
|
|
|
|
Шахматы в Сирии
В Торгпредстве было много сильных шахматистов, перворазрядников и кмс, с которыми я играл. Зам.Торгпреда по экономическим вопросам, который часто брал меня на переговоры в качестве переводчика и сидел в соседней со мной комнате, приходил поиграть со мной в офис во время моего ночного дежурства. Среди военных было мало хороших шахматистов. В одном чемпионате среди советских специалистов службы гл.инженера зенитно-ракетной бригады я набрал 10 очков из 10, в другом - 9 из 10 (советник гл.инженера красиво пожертвовал мне фигуру). Первые два месяца я жил в Дамаске без семьи в многокомнатной квартире типа общаги. Ко мне по вечерам часто заходил незнакомый мне по службе полковник, сильный шахматист. Каждый раз мы играли две партии, белыми и черными, с одинаковым результатом 1:1 (белые начинают и выигрывают).
Среди сирийцев иногда встречались хорошие шахматисты. Однажды меня пригласил к себе в отдельный домик подполковник-особист, начал комментировать мои ходы типа "Это игра бедных", но в результате получил мат. Гл.инженер бригады, тоже подполковник, которого я несколько раз победил, просто возненавидел меня и мстил (словесно) все 2 года моей срочной службы.
Работая в Торгпредстве, я иногда ходил в Шахматный клуб им. Карпова при Советском культурном центре в Дамаске. Большой зал, штук 40 столов с шахматными комплектами, но без часов. Обычно против меня играл не один соперник, а целая толпа консультантов. Я притворялся, что не знаю арабского, и слушал, какие ходы они обсуждают. Раз кто-то сказал: "Тут один иностранец хорошо играет в шахматы". Подошел молодой парень и довольно быстро меня обыграл. От второй партии он отказался. Потом выяснилось, что он член сборной Сирии по шахматам. Позже я наблюдал, как он анализировал партию из журнала с единственной в зале девушкой-шахматисткой.
Шахматные книги на русском языке, наряду с другими, продавались во многих городах Сирии. Были и местные, весьма доходчивые книги на арабском, где объяснялся смысл каждого хода, начиная с дебюта. Единственное неудобство - описательная нотация, аналогичная той, которая использовалась в английской, испанской и французской литературе. Приходилось карандашом подписывать ходы в алгебраической нотации. Эти книги у меня не сохранились, зато есть несколько книг на английском с описательной нотацией.
Продавались свежие Шахматные Информаторы и New In Chess. Свой первый Информатор я купил именно там, в Хомсе. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16978 |
|
|
|
|
Дела полицейские
С сирийской полицией чаще всего приходилось иметь дело в связи с авариями машин и наездами на людей. Помимо служебных автомобилей, работники Торгпредства и специалисты часто покупали списанные советскими организациями машины (их вывозили теплоходом из Тартуса в Одессу), ездили на них и тем самым увеличивали число происшествий. Так, однажды преподаватель из Института русского языка (в г. Телль возле Дамаска) сбил человека и попал в тюрьму. Его жене понадобилось срочно и почему-то ночью отвезти ему передачу. Мы подъехали к тюрьме на большом автобусе с нашим водителем. При свете фар увидели, как из-за ворот выскочил охранник с автоматом в руках. Я вышел, объяснил, что нам надо, и меня пустили вовнутрь. В ярко освещённой комнате сидело несколько тюремщиков. Они сказали, чтобы я оставил сумку им, обещая утром передать нашему специалисту. Я положил её на каменный пол и вернулся в автобус.
В таких случаях Посольство старалось как можно быстрее отправить наших людей на родину, потому что по сирийским обычаям первые трое суток родственники погибшего имели право на кровную месть. Один раз, когда был сбит насмерть старик, нам с юристом Торгпредства (виновник происшествия давно уже был вывезен в СССР) пришлось договариваться с представителем семьи погибшего. В присутствии местного адвоката было подписано так наз. полюбовное соглашение, согласно которому нами был вручен чек на сумму около 100 тысяч сирийских лир в обмен на отказ от каких-либо дальнейших претензий к Торгпредству. С этим же юристом мы улаживали в полиции дело с аварией, которая случилась по дороге в Дамасский аэропорт. Однажды пришлось вызволять из полиции Хомса моего первого начальника, который на въезде в город (меня с ним в командировку не пустили) заснул за рулём и снёс металлический столб. Потом его на три месяца отстранили от вождения машины, и мы с ним везде ходили пешком или брали такси.
В другой раз мы с юристом пытались на расстоянии расследовать дело об убийстве нашего специалиста в Латакии. Он исчез, и поехавший туда офицер безопасности из Посольства обнаружил его труп между трансформаторной будкой и стеной городка советских мелиораторов, в котором мы с начальником неоднократно бывали во время наших командировок. Специалиста убили точным ударом ножа в сердце. Поскольку под его телом тоже нашли перочинный нож, внешне это выглядело как дуэль с одним из жителей городка, если только тело не подбросили туда сирийцы с тем, чтобы подумали на наших. Арестовали всех, кто с ним жил (в другом месте), но вскоре выпустили. К тому времени я уже сидел в отделе кадров и готовил для МИДа САР сопроводительные документы к дипломатическим и служебным паспортам работников Торгпредства. Там же находилась картотека. Юрист как-то вызвал меня в коридор и сказал, что хорошо было бы поискать в ней какого-нибудь бывшего мясника, хирурга или спецназовца: уж больно подозрительным ему казался этот единственный, смертельный удар в сердце. Виновного в убийстве так и не нашли.
Однажды мне пришлось переводить полицейский протокол о наезде машины сопровождения на своих же велосипедистов, в результате которого погибло и было ранено несколько местных спортсменов.
Что касается самих сирийцев, то у нас не было с ними никаких проблем, ввиду почти полного отсутствия преступности в стране. Если дела с наездами решались с помощью денег, то другие нарушения законности часто карались повешением, например: пассажир ограбил таксиста, студент университета соблазнил студентку, врач насиловал пациенток, находящихся под наркозом. Казнь проводилась ночью, потом труп в назидание другим висел в течение суток в каком-нибудь людном месте. Однажды мы с начальником видели на площади Аббасидов в Дамаске тела трёх повешенных молодых людей, обвинённых в шпионаже в пользу Израиля.
И, конечно же, почти полное отсутствие пьянства и воровства. Лавки и столы, заполненные товарами. Хозяин спокойно пьёт чай на другой стороне улицы или вообще отсутствует. Никто ничего не украдёт. Наши военные специалисты проверяли, оставляли в комнате, куда заходили солдаты, разные предметы, включая фотоаппарат. Ничего не пропало. Ну, у кого-то раз украли куртку из УАЗика. У другого исчез из квартиры пистолет. И всё.
Редкий случай воровства, в расследовании которого я участвовал как переводчик. Наша женщина, уезжая на пляж возле Латакии, оставила дорогие часы на своей подушке. Вернулась, часы исчезли. Мы с начальником обратились к управляющему. Тот отказался что-либо делать, мол, мы всё придумали. Поздний вечер, но мы вдвоем едем в ближайший полицейский участок. Объясняем случившееся. Никаких заявлений, документов и т.п. Везём одного из полицейских на нашей "Ладе" в гостиницу, заходим к управляющему.
- Кто-нибудь был в номере в ее отсутствие?
- Да, одна наша работница, она производила учет. Но у нас никто не ворует. Может, ваша женщина потеряла часы на пляже, а теперь валит на нас. Сколько они стоят?
- 500 лир.
- Это она так говорит. Может, они стоят гораздо меньше.
И всё в таком же духе. Наконец, управляющий сдаётся:
- Ладно, ладно, вот я отдаю свои собственные деньги, - раздраженно говорит он, вытаскивает из сейфа 500 лир и кладет перед нами, на стол.
Полицейский встает и говорит управляющему:
- А завтра, с утра, подъезжайте в участок.
Отвозим его обратно и возвращаемся в гостиницу. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16979 |
|
|
|
|
Принудительное чтение Мандельштама
Однажды к моей бабушке и тёте, которая работала в школе учительницей русского языка и литературы, пришёл необычный гость. Он принёс с собой один том из изданного в Нью-Йорке собрания сочинений Осипа Мандельштама. Бабушка и тётя сидели за столом, а я устроился в кресле-кровати (её разбирали по вторникам и четвергам, когда я ночевал у них после посещения шахматного кружка в Московском Дворце пионеров, чтобы на следующее утро вернуться в интернат). Читая нам вслух стихи Мандельштама, гость ходил по тесной комнате, описывая треугольник от телевизора до стола и от стола до моего кресла. При этом он страстно жестикулировал, то и дело восклицая:
- Гений, истинный гений! Я думаю, он выше Пушкина. Конечно же, выше.
Стихи были длинные и заунывные, и лишь внезапные перепады его голоса не давали мне уснуть. Так продолжалось около часа. Потом его потянуло на воспоминания. В какой-то момент он начал рассказывать нам, кажется, об очередном разносе Хрущёвым то ли наших поэтов, то ли художников. Всё это он показывал в лицах, угрожающе надвигаясь на меня.
- Ты кто такой? - громко закричал он, приставив свой маленький интеллигентский кулак почти к моему лицу (при этом я испуганно вжался в кресло). - Я тебе сейчас в мо-о-рду дам!
Слава богу, он скоро перестал жестикулировать и больше не открывал том Мандельштама. С тех пор я, как это часто случалось с навязываемыми школой писателями и поэтами, не прочитал ни одного его стихотворения, за исключением злой, но слабой с литературной точки зрения "эпиграммы" на "Вождя всех народов". |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16980 |
|
|
|
|
Дела врачебные (слабонервным читать не рекомендуется)
Помимо юриста, я как переводчик работал в тесном контакте с главврачом ЦМП (Центрального медицинского пункта). Это было не только совместное с ним сопровождение, скажем так, нерядовых пациентов во время их визитов к местным специалистам, но и посещение моргов. То, что другие видели только в фильмах ужасов, я наблюдал собственными глазами. И мне же приходилось переводить медицинские заключения, например, такого содержания: "Смерть наступила в результате падения с большой высоты, повлекшего за собой несовместимые с жизнью повреждения". Это случилось на строительстве ТЭС "Тишрин" под Дамаском - колеса одной из люлек подъёмного крана сошли с колеи, и наш специалист разбился о каменный пол большого зала электростанции. Позднее я видел этот злосчастный кран, когда сопровождал туда премьер-министра Сирии (застрелился в 2000 г.) и советника-посланника по экономическим вопросам Посольства СССР (прекрасной души человека). О некоторых смертях я рассказывал в вспоминалке "Дела полицейские". Они происходили довольно часто - один погиб от удара током самодельного обогревателя, другой перевернулся в машине, третий умер от сердечной недостаточности. Были ещё более страшные случаи, о которых я не могу рассказать не из соображений секретности или политкорректности, а по чисто моральным причинам.
Однажды работники Торгпредства с семьями отправились на автобусе в г. Деръа (мы в шутку называли его Дырой, с него в 2011 г. началась гражданская война в Сирии). Хотя мы уже ездили с тремя дочерями на море, в пансионат неподалеку от Тартуса, на этот раз я заартачился, и мы остались дома. Вечером нам позвонили в дверь и сказали, что срочно нужна моя помощь как переводчика. Меня отвезли на машине в частную клинику, где уже находился главврач ЦМП. В палате, на кровати, лежал пораненный молодой водитель, а рядом с ним сидела его дочь, у которой была повреждена нога. Оказалось, что на обратном пути в Дамаск наш автобус задел встречный грузовик и, перевернувшись, упал в кювет. К счастью, никто не погиб. Сидевшая с моим начальником в одной комнате женщина пожаловалась мне на синяки по всему телу, а шофёру оторвало рулём большой палец руки. Его перевели из водителей в механики. Впоследствии он умер в Египте, когда удил на берегу моря рыбу и, видимо, получив солнечный удар, упал в воду.
Ко всему прочему, главврач, с которым мы всегда ездили на его служебной машине, был сильным шахматистом, кандидатом в мастера. Когда я узнал, что в "64-ШО" опубликовали мою первую дебютную статью (о ферзевом фианкетто), я поделился с ним своей радостью.
- Надо же, - удивился он, - я читал её. Думал, что это просто однофамилец.
Ему же я рассказал про замысел моей второй статьи (об английской системе), который я реализовал во время ближайшего отпуска. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16981 |
|
|
|
|
| Тогда я подсчитал, что, если в нашем классе было примерно 30 учеников, а на обоих экзаменах - по 30 вопросов, то вероятность этого события (пусть меня поправят математики) составляла всего 1/30 х 1/30 х 1/30 = 1/27.000. |
Поправлю. Так считать корректно, если мы хотим узнать, что данный конкретный вопрос попадется все три раза. Однако, если первый вопрос не важен (что более логично), то нужно посчитать, какова вероятность, что вопрос, попавшийся первым, попадется потом ещё два раза. Это будет 1/900. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16982 |
|
|
|
|
Большое спасибо. Поправить здесь не могу, потому что это давнее сообщение. А дома обязательно.
1/30 х 1/30 = 1/900 - всё равно вероятность такого совпадения очень маленькая |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16983 |
|
|
|
|
Москва - Чимкент - Москва
Три года назад я совершил 4-ую (и последнюю) поездку на конференцию по истории, на этот раз в Чимкент. Я заранее послал свой доклад, оформленный по установленной форме, и аннотацию на русском и английском языках. Предполагалось, что я прилечу туда ночью, но самолёт задержался на 5 часов. В результате, заехав на минуту в гостиницу, я сразу попал на конференцию. На лестнице я повстречал заведующего кафедрой, с которым за два года до этого совершил героический бросок через горный перевал по маршруту Тараз - Чимкент (см. 1-ую вспоминалку). После обеда я пришёл в свой номер и, открыв маленький портфель, который раздали всем участникам конференции, с удовлетворением обнаружил, что мой (и ещё одной женщины) доклад опубликован не только в двух похожих сборниках, но и в местной газете в виде статьи (без научного аппарата), занявшей целую полосу.
На следующий день я и ещё несколько человек должны были поехать с экскурсией в один небольшой город. Сопровождавшая нас женщина (назову её Айгуль) сказала мне, что после нашего возвращения в Чимкент, мы заедем в гостиницу за вещами, а потом нас отвезут в аэропорт. Я вспомнил свои боевые навыки бывшего гида-переводчика Интуриста и посоветовал ей:
- Расчётный час в гостинице в 12:00. Зачем вам платить лишнее? Давайте сразу возьмём с собой вещи.
Позже оказалось, что я был прав. Всю дорогу, в течение полутора часов, я общался с красивой 25-летней казашкой, мамой двух маленьких детей (потом она мне даже приснилась). Приехав на место, мы поняли, что, помимо осмотра достопримечательностей, нам придётся выступить ещё на одной конференции. В зале собрались учителя школы, старшеклассники и их родители. Что делать? Не могу же я опять повторять свой доклад, сделанный в Чимкенте. И я решил рассказать им, как будучи по образованию филологом, я за 20 лет работы в архивах освоил новую для себя профессию историка.
- Вначале я ставил перед собой скромные задачи, - говорил я, - потом постепенно они стали усложняться. Я начал писать статьи, выступать на конференциях и круглых столах.
Мой импровизированный доклад вызвал интерес в зале, и ведущий конференции сказал:
- Даю Вам ещё 10 минут.
Я продолжил своё выступление и, когда моё время закончилось, обратился к старшеклассникам с банальным советом в стиле дедушки Ленина:
- В общем, дети, учитесь.
После обеда мы отправились назад, в Чимкент. По дороге Айгуль позвонила в аэропорт, чтобы подтвердить наш приезд, но начался дождь, возникла пробка, и мы добрались туда за 10 минут до вылета. Поскольку одна из двух женщин, которым надо было возвращаться в Астану, передвигалась на костылях, я схватил в руки сразу четыре сумки и побежал к столу регистрации. Вылет, по-видимому, задерживался, потому что прошло ещё 15 минут, когда ко мне с шофёром, тоже помогавшим нести вещи, присоединились наши женщины, одна из которых сидела в инвалидном кресле, а другая его толкала.
Мой рейс на Москву был ещё через полтора часа, но, войдя в спринтерский раж, я поспешил к стойке оформления багажа.
- Куда Вы так торопитесь? - спросила меня Айгуль.
Я в двух словах рассказал ей поразившую меня на всю жизнь историю с двумя детскими писателями, которых на моих глазах сняли с рейса (см. вспоминалку "Дела писательские"). Она дождалась, пока я пройду все необходимые формальности, и, прощаясь, я (старый развратник) поцеловал её в щёчку. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16984 |
|
|
|
|
Дела финансовые
Когда я работал в АЭС (Аппарате экономсоветника), мне также часто приходилось помогать бухгалтерии - то нужно было перевести и подписать какой-нибудь счёт, то заполнить чек, то съездить в банк за деньгами. Последнее поручение было самым ответственным и небезопасным, несмотря на почти полное отсутствие преступности в стране. Оружие нам не полагалось, охраны тоже, и мы (главный бухгалтер, водитель и я) просто ехали в отделение банка, которое находилось в центре Дамаска. Парковочные места там были обычно заняты, поэтому автомобиль мы оставляли на расстоянии нескольких сот метров. Заходили внутрь здания банка и отдавали кассиру заранее заготовленную бумажку, на которой были расписаны нужные нам купюры. Через некоторое время нам выносили пачки денег, и мы складывали их в сумку. Потом шли по длинному пешеходному переходу, который возвышался над проезжей частью, к машине. Сумку нёс главбух, рядом с ним всегда находился шофёр, блокируя подход к его правой руке, а я держался позади них, прикрывая им спину. В здании АЭС кассир и бухгалтеры запирались изнутри, вскрывали пачки с деньгами и долго их пересчитывали. Если в каких-то из них не хватало купюр, то банк без каких-либо проволочек их возмещал. Я лично таких случаев не припомню.
Дело в том, что все банки в стране принадлежали государству. Большинство наших контрактов обслуживал Коммерческий банк Сирии, а взаиморасчётами с Советским Союзом на высшем уровне - Центральный банк Сирии. Сюда для переговоров периодически приезжала делегация Госбанка СССР. Её всегда возглавляла одна очень строгая женщина. Я поработал с ними один раз, а потом меня постоянно ставили на них. С Сирией мы вели торговлю, используя так наз. клиринговый счёт. Согласовывалась общая стоимость импорта и экспорта, и путём взаимного зачёта определялся размер положительного или отрицательного сальдо сторон. Помню, что только за авиабензин они расплачивались с нами в долларах США. Обычно на переговорах я ничего не записывал, просто переводил почти синхронно, с отставанием в два-три слова от говорящего, не перегружая свою память. Здесь же были сплошные числа с двумя знаками после запятой, поэтому их приходилось записывать. К тому же в арабском языке, как и в немецком, единицы предшествуют десяткам, что затрудняет понимание. В Центральном банке Сирии я бывал и по другим делам, например, помогал нашим людям получать необходимые визы на документах, разрешающих им вывоз автомобилей, которые они приобрели на территории страны.
В 1990-ые годы мне предложили снова поработать в Сирии уже в качестве заместителя руководителя контракта по финансовым и таможенным вопросам, и я даже оформил для этого загранпаспорт. Однако подумав, отказался, потому что ехать надо было без семьи и платили там теперь в несколько раз меньше, чем во времена Советского Союза. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16985 |
|
|
|
|
Как я искал свою зарплату
Через два месяца моей службы в Дамаске меня с семьёй неожиданно перевели в Хомс на должность переводчика советника командира зенитно-ракетной бригады. Когда пришёл день выдачи зарплаты (денежного довольствия), выяснилось, что в платёжной ведомости меня нет. Стоявший рядом майор, услышав это, молча протянул мне 500 лир. Потом я узнал, что в случае перевода к другому месту службы, надо подавать рапорт в финансовый отдел, но никто мне об этом не сказал.
На следующее утро я сел в междугородний автобус и поехал в Дамаск. Найдя нужную комнату в Синем доме (там находился аппарат Главного военного советника и квартиры для жилья), я вошёл и представился. Начальник финотдела обратил внимание на мою восточную фамилию и лёгкое грассирование и сказал:
- Ты как-то не так говоришь. Как был чуркой, так им и остался.
Дело в том, что среди переводчиков арабского языка преобладали жители среднеазиатских республик. Я несколько оторопел, но не сильно обиделся, поскольку внешность у меня до сих пор славянская ("Ну, что поделаешь - Кембридж", как говорил про военных Геннадий Хазанов, а мой приятель, капитан из службы главного инженера бригады, в таких случаях произносил классическую фразу: "Не могу - люблю военных"). Впрочем, начальник финотдела оказался отличным мужиком. Он дозвонился до места проживания наших специалистов, где-то в 30 километрах от Дамаска, потом долго и терпеливо объяснял мне, как туда добраться.
Дамаска я за первые два месяца службы так и не изучил, потому что каждый день (при одном выходном по пятницам) ездил на военный аэродром, тратя на дорогу в микроавтобусе Nissan два часа туда и столько же обратно. Сирийского диалекта я тоже не знал, кроме нескольких десятков самых употребительных слов. Подошёл к полицейскому и спросил, где находится станция междугородних автобусов. Вместо ответа, он остановил первое же такси, где уже сидели два пассажира. Мы оба втиснулись в машину, и нас бесплатно довезли до места. В автобусе я заболтался с одним сирийцем и на много километров проехал мимо нужного мне селения. Слез и пошёл назад. Вскоре меня нагнал трактор с прицепом, на нём сидели мужчина и женщина. Они довезли меня в прицепе до нужного поворота (тоже бесплатно). Я свернул на просёлочную дорогу и направился прямо к пункту назначения. Стоявший у шлагбаума охранник с автоматом, с которым я заговорил, не хотел меня пропускать.
- Откуда я знаю, что Вы русский, а не араб? - сказал он.
- Но у меня должен быть акцент, - резонно заметил я.
Наш довольно громкий разговор услышали, и из ближайшего домика вышел советский офицер.
- А я Вас давно жду, - сказал он, выдал мне зарплату и объяснил, как лучше доехать до Дамаска.
В Хомс я вернулся поздней ночью, полный незабываемых впечатлений. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16986 |
|
|
|
|
Москва – Алма-Ата – Москва
Двенадцать лет назад в Посольстве Казахстана в Москве состоялся круглый стол, на котором я, в числе других участников, выступил с небольшим докладом (позднее он был напечатан в газете местной диаспоры). После него ко мне подошёл представительный мужчина и, сразу взяв быка за рога, сказал:
- Когда Вы к нам приедете? Я видел, у Вас собрано много материалов.
Он оказался проректором по научной работе одного из алма-атинских университетов (о том, как мы с ним чуть не опоздали на самолёт, я рассказывал в 1-ой вспоминалке). Через год я был, действительно, приглашён туда на научную конференцию по истории. В аэропорту нас вдвоём встретил мой новый знакомый. Мы остановились в гостинице, которая находилась рядом с университетом. После конференции, где я тоже выступил с докладом, мы поехали в небольшой город, расположенный примерно в 30 км от Алма-Аты. Там нас принимали в местном колледже. Мы отвечали на вопросы детей, а они на сцене танцевали и пели вначале на казахском, потом на русском языке. Всё это напоминало далёкие времена Советского Союза. Во время ужина молодой директор колледжа тоже спел нам, удивив своим хорошим голосом и артистичностью.
Утром проректор повёз на своей машине в Киргизию, где у него живут родственники, одного доктора ист. наук. Меня же (мой попутчик вернулся на день раньше) взяли под свою опеку местные кинорежиссёр и его помощник, которых я не так давно принимал у себя в гостях, в Москве. Мы поехали на знаменитый каток «Медео». Играла музыка, людей было немного. Сверху вертолёт, предупреждая возможный сход лавины, сдувал с горы снег. Здесь надо упомянуть о забавном случае, который произошёл накануне. Заходя в учебный корпус с другими гостями конференции, я засмотрелся на стоявших по обеим сторонам короткой лестницы студенток, которые чуть ли не хором поздоровались с нами. Споткнувшись о ступеньку, я стал падать. Слава богу, мои спутники успели подхватить меня за руки (во время поездки в Чимкент, о которой я рассказывал в одной из предыдущих вспоминалок, не успели). Возле катка "Медео" режиссёр и его помощник предложили мне сфотографироваться верхом на лошади, возвышавшейся горой над запорошённым снегом асфальтом.
- Давайте, - сказал я, - с лошади я ещё не падал.
В результате нас сфотографировали втроём, на земле. Потом мы поехали на киностудию, где они работали, режиссёр дал одному из ребят 200 долларов, и я, в сопровождении двух джигитов и красивой, стройной казашки, которая играла в его фильме, исполняя современные танцы, пошёл на рынок, через дорогу. Там они накупили кучу сладостей, урюка, фисташек и солёных орешков. Всё это на киностудии упаковали в большую картонную коробку. По дороге в аэропорт мы пообедали в маленьком ресторанчике. Официантка узнала в лицо режиссёра, который снял несколько известных художественных фильмов, и мы вчетвером сфотографировались. Затем поехали дальше, и нас остановил местный гаишник (я забыл пристегнуться ремнём безопасности). Режиссёр что-то сказал ему на казахском языке, тот задал вопрос по рации своему начальству и отпустил нас, не оштрафовав за нарушение. В зале ожидания аэропорта помощник куда-то отошёл и вернулся с моей коробкой, зашитой в материю. Потом мы распрощались, я сел с вещами на лавочку и стал ждать объявления о регистрации на свой рейс. Их делали в следующей последовательности: на английском, казахском и русском языках. Я прислушивался к началу всех объявлений и поэтому в очереди на регистрацию оказался первым. Через 4 часа полёта я уже был в Москве.
В заключение рассказов о поездках в Казахстан, на научные конференции по истории, упомяну о тех аэропортах, куда я возвращался, иногда глубокой ночью, в Москву. Они каждый раз были разными - Шереметьево, Внуково, Домодедово и Быково. И последнее - это был мой первый визит в Казахстан за всю предшествующую жизнь. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16987 |
|
|
|
|
Как я занимался каратэ
Началось всё с того, что сын соседки по лестничной площадке, с которой дружила моя жена, сказал, что ходит на секцию каратэ в одной из школ нашего района. У меня тогда были особые побудительные причины, чтобы присоединиться к нему. О них я расскажу в отдельной вспоминалке. Секцию вёл учитель пения, чёрный пояс. Однажды я стоял с ним на автобусной остановке и обратил внимание, что костяшки указательного и среднего пальцев рук (кентосы) у него набиты так, что чуть ли не срослись между собой. Занятия эти продлились недолго, потому что он их как-то быстро свернул. Однако нам с соседским мальчиком это не помешало организовать свой собственный зал для тренировок. Дело в том, что в их с мамой квартире была пустая комната, которую освободили соседи и в неё пока никто не вселился. Вначале он стеснялся: всё-таки я, студент, для него, хоть и старшеклассника, был взрослым человеком. Но я сказал ему:
- Давай, не бойся, бей по-настоящему.
Мы обёртывали резиновыми бинтами запястья и лодыжки и дубасили друг друга. Руки после этого были покрыты синяками до локтя. А его отец нам обоим сделал из ножек табуретки нунчаки. Потом я их отдал кому-то. В Сирии они продавались свободно, но их нельзя было ввозить в СССР, потому что они считались холодным оружием.
Во время Олимпиады-80 я работал с делегацией Национального олимпийского комитета Ирака, делегация которого проживала в гостинице «Россия». Тогда на каждом этаже, рядом со столом дежурного администратора, стоял человек в штатском. Я разговорился с одним из них, и он сказал мне, что на занятиях по физической подготовке их всех уже перевели с самбо на каратэ. А тут ещё в Интуристе, куда меня распределили по окончании института, открыли бесплатную секцию. На первую тренировку пришло больше 50 человек, затем число желающих постепенно уменьшалось, пока не осталось человек 15-20. Занимались мы каждые вторник и четверг в одной из школ Москвы. Первые два часа бегали вокруг зала, потом прыгали на месте, пока ноги не теряли чувствительность, ходили на кентосах по залу, держа друг друга за ноги, и делали упражнения на растяжку. Потом начинались тренировки собственно каратэ. Однажды сенсей привёл в зал трёх симпатичных девушек с красными поясами. Одна из них мне досталась в пару. Мы должны были, сменяя друг друга, помогать делать упражнения на растяжку. Она так стала меня ломать и выкручивать, что у меня кости затрещали. Однако, когда я делал с ней то же самое, но значительно нежнее, мне это показалось даже приятным.
К концу первого года мы освоили все стойки, передвижения, повороты, блоки и удары руками. Что касается ударов ногами, локтями и коленями, то все и так знали, как они называются и как их наносить, благодаря ксерокопиям различных, иллюстрированных фотографиями и картинками пособий по каратэ. Кроме этого, на секции нам выдали отпечатанные на пишущей машинке и размноженные списки названий всех основных команд и техник.
В 1981 году кто-то из каратистов в Москве получил травмы во время спарринга (как будто в других видах спорта их не было), начались проверки, и нескольких известных тренеров посадили по статье о так наз. нетрудовых доходах. Нашу секцию, как и все другие закрыли, но преподаватель психологии на курсах в Институте повышения квалификации Интуриста, один мой сотрудник, и я ещё год ходили в другую школу, где занималась наша группа здоровья. Мы сменили кимоно на обычные тренировочные костюмы и втроём отрабатывали техники в дальнем углу зала, никому не мешая. Потом меня забрали в армию, после которой я продолжил занятия каратэ в другом месте, о чём рассказывать не стану. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16988 |
|
|
|
|
Почему я начал заниматься каратэ?
На нашей свадьбе приходящий гражданский муж соседки по квартире (назову его Колей) приревновал её к одному из гостей и в коридоре вырвал из её ушей сережки. После свадьбы он дважды заходил на кухню и при нас давал ей оплеухи. Силы были неравные (он работал грузчиком в мебельном магазине), но я каждый раз вскакивал с табуретки, чтобы помочь ей. Тогда он резко разворачивался и подносил к моему носу здоровенный кулак с грозным рыком: «Сиди!». Впрочем, это было не только опасно, но и совершенно бесполезно: она прощала ему всё и сама бы первая заявила на меня в милицию (а у меня в тот момент было желание ударить его табуреткой по голове), если бы что-нибудь случилось с её Колей. В дальнейшем эти безобразные сцены повторялись, но только уже в её комнате. Он часто бывал пьян и совершенно не контролировал себя. Мать соседки не раз выговаривала моей жене, почему я не защищаю её дочь от хулигана. Конечно, сразу вспоминался фильм, где такой же хулиган Федя гонялся за студентом-очкариком Шуриком, но нам тогда было не до смеха.
Спустя год я как-то вернулся после занятий в институте и застал на кухне эту парочку, которая, как всегда, выясняла друг с другом отношения. Было уже 4 часа. Я поставил на плиту кастрюлю и сковородку с обедом и стал его разогревать.
- Ну-ка, обожди, - грубо остановил меня Коля. – Видишь, нам нужно поговорить.
Я притворился, что не слышу его.
- Ты что, не понял? – с угрожающими нотками в голосе прохрипел тот.
Пришлось уйти в комнату и ждать, пока они не закончат. Вечером жена, которая была уже на 4-ом месяце беременности, вернулась с работы и узнала о случившемся. Она страшно возмутилась и настояла на том, чтобы мы пошли к участковому.
- Коля совсем обнаглел, ведёт себя как хозяин, - сказала она. – Он в этой квартире не прописан и не имеет на это никакого права.
На следующий день соседка сказала мне, что приходили из милиции и спрашивали, где Коля. Наступил вечер. Я сидел на разобранной софе, прислонившись спиною к стене, и смотрел телевизор. Раздался звонок, потом в коридоре зашушукались. Через несколько секунд Коля с силой ударил в дверь ногой и ворвался в комнату.
- Ну, кто тут на меня в милицию нажаловался? – заорал он, размахивая своими кулачищами.
Дальнейшие действия я совершал как во сне. Схватил стоявший рядом с софой стул и в том момент, когда Коля отвернулся, пытаясь оттолкнуть от себя соседку, которая кричала: «Дурак, тебя же посадят!», опустил его на широкую спину хулигана. Он вскрикнул от неожиданности и вылетел (вместе со стулом) из комнаты. Тогда я быстро развернул находившийся слева от меня стол, зажал им дверь, в которую снова попытался ворваться мой обидчик, и запер её на замок. Коля сорвал с вешалки, в коридоре, мою новую куртку и стал в бешенстве топтать её ногами.
- А ну, выходи, сопляк! Придёт твоя жена, я вас обоих выкину с 7-го этажа, - грозился он.
В нашей комнате царил настоящий разгром: скатерть на столе была залита водой из опрокинувшейся вазы с цветами, картина на стене сорвалась с гвоздя и лежала на полу, возле двери. Когда жена вернулась с работы, Коли уже не было. В тот же вечер мы снова пошли в милицию, но уже не к участковому. Дежурный занялся нашим новым заявлением, потом ехидно спросил у моей жены:
- Что же у вас муж такой слабый?
Стоявшие рядом румяные молодцеватые милиционеры одобрительно засмеялись. На следующий день Колю с соседкой вызвал к себе участковый, но они, разумеется, в один голос всё отрицали. Затем его разбирали на работе и даже пригрозили увольнением, если подобный случай повторится. Я же, задетый обидными словами дежурного, записался в секцию каратэ и стал разгуливать по квартире в сшитом женой кимоно (соседки, заглядывавшие поболтать к ней, спрашивали: «А почему твой муж всё время ходит в пижаме?»). Потом я повесил в коридоре, на стене, самодельную макивару (большой мешок из вафельного полотенца, туго набитый песком, который я собрал в целлофановый пакет на нашем дворе), и начал ежедневно отрабатывать на нём удары руками и ногами, издавая пронзительные выкрики «киай» и с шумом выдыхая из лёгких воздух. На кухне я привязал к бельевой верёвке на коротком шпагате кусок полиэтилена, на котором отрабатывал высокие удары ногами. Полиэтилен раскачивался, и мне надо было с разворотом несколько раз попасть по нему. Особенно я любил это делать, когда Коля обедал. Раз он попросил меня не пылить и дать ему поесть, а потом и вовсе стал делать это в комнате. Вскоре он ушёл в запой и вообще куда-то исчез.
Несмотря на всю свою огромную физическую силу, он, по словам соседки, был трусоват и вступал в драку только с заведомо слабыми соперниками. К тому же Коля был чрезвычайно мнителен и приходил в страшное волнение, если у него на подбородке, не дай бог, вскакивал какой-нибудь маленький безобидный прыщик. Поэтому он опасался, что его драгоценному здоровью может быть нанесён вред, если вдруг ему окажут реальное сопротивление. А главное, перестал бояться его я, и он увидел во мне эту неожиданную для него перемену. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16989 |
|
|
|
|
Дела квартирные
Жильём в Сирии нас обеспечивал КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть), поскольку по контракту мы занимались преподаванием русского языка в военных учебных заведениях САР. Руководитель его, мой непосредственный начальник, жил в старом запущенном домике с садом, а я - в высоком здании, на окраине города, в большой четырехкомнатной квартире. Она использовалась как гостиница для преподавателей, возвращавшихся из отпуска и ожидавших в ней, когда за ними пришлют транспорт их колледжи.
К концу 2-го года моего пребывания в Сирии Москва выделила нам обоим по 150 тысяч лир на годовую аренду квартир, не имеющих отношения к КЭЧ (армейские квартиры мы тихонько придерживали для наших проезжающих через Дамаск преподавателей). Денег мы ещё не получили, а мой начальник уже переехал. Хозяйка его жила за стенкой (из своей большой квартиры она сделала две поменьше с отдельными входами). До этого она обещала ему цветной телевизор и видео, теперь же стала от всего отказываться, да ещё следить за тем, сколько раз в день он включает шофаж (центральное отопление; бочка с мазутом у них была одна, поэтому они договорились, что каждый платит за него половину общей суммы), при этом сама гоняла шофаж целыми днями. Затем начала жаловаться на то, что его дочь по утрам включает магнитофон (а они, как все арабы, ложились спать очень поздно). В результате через 6 дней он вернулся в свой домик.
Я же несколько недель ждал, когда закончится ремонт в моей будущей квартире. Однако оказалось, что сад, о котором мне говорил хаус агент, принадлежит соседям, а обещанное им видео хозяйка, кстати, сирийская писательница, давно забрала себе. Она провела нас по своей квартире, сказала, что одна комната будет заперта (там хранились её книги), а потом и вовсе запросила за аренду 200 тысяч лир в год.
Между тем мой начальник лихорадочно искал себе другую квартиру, причём делал это не только в рабочее время, но и в оба выходных, везде таская меня за собой. Так продолжалось три недели подряд. Один раз я полушутя пожаловался ему:
- Ну, что это такое, никакой личной жизни.
- Да какая у тебе личная жизнь? – сказал он, прозрачно намекая на то, что вся моя семья находилась в это время в Москве.
В другой раз, когда меня из-за отсутствия отдыха начали мучить, несмотря на недавний отпуск, ежедневные головные боли, он начал было говорить:
- Интересно ещё посмотреть квартиры рядом с Посольством, и...
- А мне неинтересно, - отрезал я, и он перестал эксплуатировать меня по выходным, избрав в качестве новой жертвы местного военного переводчика. Квартиру он нашёл, пожил в ней пару месяцев, потом ему опять что-то не понравилось, и он с неё съехал. Окончательно он поселился в 3-ей по счёту квартире, неподалеку от моей. К тому времени я уже подписал контракт на аренду квартиры с садиком, маленьким фонтаном и качелями, рядом с нашим жилдомом. Вручив хозяину, молодому парню, чек, я попросил его дополнительно купить детскую кроватку и ванночку для 3-ей дочери и сделать перила на лестнице, ведущей в садик (2-ой вход был через подъезд дома), чтобы никто из детей с неё не упал.
- Мне нужно ещё дней десять, чтобы привести квартиру в порядок, - сказал он.
- Ничего, я могу подождать, - спокойно ответил я.
Хозяин квартиры повернулся к хаус агенту, который стоял рядом, и сказал:
- Арендатор – благородный человек. Я сделаю всё, что он просит.
И он выполнил своё обещание. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16990 |
|
|
|
|
Почему я стал заниматься историей?
В вспоминалке «ИСАА при МГУ» я уже писал о том, как в течение нескольких секунд выбрал свою будущую профессию. Нам, филологам, преподавали только историю арабских стран, по которой проводились зачёты. Однако ещё в детстве я увлёкся чтением исторических романов. Книга Джованьоли и фильм о Спартаке, трилогия об Иосифе Флавии и «Лже-Нерон» Фейхтвангера, блестящие фильмы «Даки» и «Колонна» вызвали у меня интерес к истории Древнего Рима. Фильм «300 спартанцев» мне тоже нравился, но читать книги по истории Древней Греции я стал гораздо позже, увлёкшись сочинениями Ксенофонта. А тогда я учился во французской спецшколе, и мимо меня, конечно, не могли пройти романы и книги по её истории – произведения Дюма, Гюго, Мериме, Стендаля, Бальзака, Анатоля Франса, Эркманна-Шатриана, Дрюона, Стефана Цвейга и Генриха Манна; мемуары Коленкура, исторические труды Бескровного, Левандовского, Тарле и Манфреда. Самым любимым моим периодом были Великая французская революция и Наполеоновские войны.
Во время 2-ой командировки в Сирию (1987-1991 гг.) одной из обязанностей переводчиков АЭС (Аппарата экономсоветника) была доставка с почты газет и журналов. При входе в полуподвальное помещение, где располагалась бухгалтерия, стояли специальные ящики с отверстиями, куда надо было их раскладывать по контрактам. Время от времени из других городов приезжали наши специалисты и забирали почту. Самое интересное я относил к себе домой, читал и на следующий день возвращал на место. Тогда был всплеск публикаций о сталинских репрессиях, хрущёвской «оттепели» и так наз. брежневском застое.
Мой начальник (ему было около 45 лет), заметив мой интерес к этой тематике, как-то спросил меня:
- И ты веришь тому, что они пишут?
- Ну да, архивы, свидетельства людей...
- А ты не думаешь, что нас снова обманывают?
Он же ещё в первые годы перестройки сказал про Горбачёва:
- Не нравится мне, что он делает, слишком уж гонит. Это может плохо кончиться.
Столкнувшись в тогдашней прессе и книгах с большим объёмом фактов, неизвестных мне имен и событий, я даже составил для себя рукописный справочник по упоминаемым в них государственным деятелям (всего около 200 страниц). Вернувшись в Москву, я показал его одному знакомому доктору ист. наук:
- О! Да Вы сделали что-то вроде Who is who, - удивился он. – Я такие видел в Америке.
Позднее подобные справочники уже издавали многие авторы. Всё это пригодилось мне, когда я с подачи моего друга-хасида, о котором рассказывал в нескольких вспоминалках, занялся историей моих репрессированных родственников. И мне не пришлось начинать с нуля: какая-то исходная минимальная база знаний об истории СССР сталинского периода у меня была. О том, что происходило дальше, я писал в предыдущих вспоминалках (про мои поездки в Казахстан на конференции по истории). |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16991 |
|
|
|
|
Дела переводческие
Переводчиком советника по экономическим вопросам был его полный тёзка. Из-за этого случались разные недоразумения, например, получая зарплату, он по ошибке расписывался не в своей строке, а там стояла сумма, намного большая, чем его. Когда я приехал, он объяснил мне, что меня будут привлекать к сопровождению делегаций, помощи другим сотрудникам, переводу статей из сирийских газет для составления ежемесячных экономических сборников и т.п.
- Проверять знание языка я у тебя не буду, раз ты закончил ИСАА, - сказал он в заключение. Сам он, кстати, был выпускником МГИМО, где языки преподавались хуже, чем у нас.
Спустя пару месяцев меня поставили работать с делегацией, которая вела переговоры с сирийской государственной компанией, занимавшейся выпуском резиновых изделий. Возглавлял её бригадный генерал, и в подчинении у него тоже были военные.
- Так, вначале послушаем Вас, - начальственно обратился ко мне генерал (недаром говорят, что переводчик каждый день идёт на работу, как на экзамен).
Через полчаса меня сменил местный товарищ. В результате наше соревнование с ним закончилось вничью.
Вначале в здании АЭС (Аппарата экономсоветника) у меня вообще не было своего места, и я сидел на стуле, сбоку от начальника. Потом меня переселили наверх, в приемную нового зам. Торгпреда по кадрам, чему я усиленно сопротивлялся, говоря, что он фактически снимает меня с контракта. Затем я вообще оказался в отделе кадров. Теперь всё, что раньше я делал из любезности и с разрешения моего начальника, приходилось исполнять как обязанность. Наоборот, оттесняя его в сторону, мне постоянно совали какие-то бумажки, которые надо срочно перевести, ссылаясь при этом на указания Торгпреда или его замов. В конце 1-го года моего пребывания в Сирии я подменял переводчика экономсоветника во время его отпуска на пару с другим, более опытным: я отвечал за письменный перевод, а он - за устный («Мы теперь, как сиамские близнецы», шутил я). Ещё через год однофамилец экономсоветника, который к тому времени уже был переводчиком Торгпреда, уехал в окончательный расчёт, и я недолго замещал его, пока не приехал новый. Тогда же меня избрали зам. председателя Совета переводчиков и председателем Аттестационной комиссии. Она должна была проверять знания новых переводчиков, а также раз в год каждого (около 50 человек по всей Сирии). В бывшем здании АЭС я вывешивал графики ночных дежурств и доставки прессы, хотя по большей части мне приходилось делать всё самому. В конце 3-го года загранкомандировки, я в течение двух месяцев подменял переводчика Торгпреда во время его затянувшегося отпуска (обычно он длился 45 дней), что автоматически решило вопрос о моем продлении на 4-ый год.
Когда я провожал начальника в Тартус, откуда он должен был плыть на теплоходе до Одессы в окончательный расчёт, он сказал мне:
- Ты – молодец: выбрал правильную стратегию, работая на Торгпредство.
Я не стал ему объяснять, что, на самом деле, у меня не было никакого расчёта, и это произошло не по моей воле. Его не продлили на 4-ый год из-за напряженных отношений с руководством и секретарём Объединённого парткома при Посольстве СССР. Когда заканчивался 2-ой год его пребывания в Сирии (в отличие от меня, он был оформлен сразу на 3 года), я даже посоветовал ему не ездить в отпуск, и он отправил в Москву только свою семью. Просто были уже известны случаи, когда неугодные люди из своих отпусков назад не возвращались, а оставленные ими на квартире вещи отсылали в Союз несопровождаемым грузом. Приехав домой, он устроился завхозом в совместное предприятие. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16992 |
|
|
|
|
Дела школьные
Дети работников советских организаций и специалистов, в т.ч. военных, проживавших в Дамаске, учились в школе при Посольстве СССР в САР. Были выделены специальные автобусы, которые ехали по определённому маршруту и забирали их, а после уроков отвозили назад. В некоторых классах учились даже школьники из социалистических стран. Но была проблема – для всех не хватало места. За этим строго следили отдел кадров и директор школы. Когда я пришёл к нему и спросил, нельзя ли моей жене после родов приехать в Дамаск с детьми, он сказал, что ни мою старшую дочь, ни среднюю сажать некуда: всё переполнено. Так, одна девочка-пятиклассница, которая как-то просочилась в Сирию, уже несколько дней бродила с портфелем по коридору школы, и он не знал, что с ней делать.
Я успел вернуться из 2-го отпуска, а мест по-прежнему не было. В один прекрасный день в комнату зашёл начальник отдела кадров и сказал, что моей семье можно приезжать. К тому времени я уже переселился в новую квартиру, возле жилдома. Утром к нему подъезжал Рафик и забирал детей. Затем он привозил их обратно, но однажды нашей старшей дочери в автобусе не оказалось. Её просто забыли, за что потом я сильно ругал водителя. К счастью, кто-то из работников Торгпредства заметил нашу дочь, одиноко стоящую с портфелем возле Посольства, и довёз её до жилдома.
Хотя наша средняя дочь вела себя примерно и училась хорошо, учительница, присланная из Москвы, за что-то невзлюбила её. Кроме того, она искусственно разделила учеников класса на тех, чьи родители работают в Посольстве, Торгпредстве и Синем доме (Аппарате главного военного советника), и соответственно к ним относилась, причём в самом невыгодным положении оказались дети военных. Пришлось мне снова идти к директору, который однажды ездил с нами в командировку и поэтому знал меня лично. Я обрисовал ему ситуацию со средней дочерью, причём он сразу понял, о ком идёт речь, хотя я не называл ему своей фамилии. Под конец я рассказал про разделение учеников на три неравноправных группы и прямо спросил его:
- У вас что, в школе кастовость?
Через несколько дней, когда я забирал среднюю дочь из класса после уроков, ко мне подошла её учительница и горестно сказала:
- Ну, что же Вы сначала не поговорили со мной?
С тех пор она оставила нашу дочь в покое. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16993 |
|
|
|
|
Дела автомобильные
Как-то утром, в понедельник, когда я ещё жил на старой квартире, я сел в микроавтобус, который нас отвозил на работу, и вдруг водитель задал мне странный вопрос:
- Скажи, бог есть?
- Конечно, нет, - ответил я.
- Всё-таки есть: твой шеф возле Хомса врезался в столб, и, если бы ты был с ним, то оказался бы на капоте.
Дело в том, что в пятницу меня впервые не пустили с ним в командировку: новый переводчик Торгпреда заболел, а в субботу (у арабов всего один выходной день - пятница) ожидались переговоры. Это стало известно в самый последний момент, я даже пришёл на работу в тот день с вещами и был, конечно, крайне недоволен. Теперь же в бывшем здании Аппарата экономсоветника все поздравляли меня, говоря, что я родился в рубашке. Заму Торгпреда по кадрам, который не пустил меня в командировку, я шутя сказал:
- Вы спасли отца троих детей.
Всё произошло за 2 км до Хомса. В воскресение, в 9 вечера, мой начальник ехал из Алеппо, куда ему пришлось с полдороги вернуться назад, потому что он забыл у преподавателей свою визитку с документами, деньгами и ключами от квартиры. Машина двигалась со скоростью 65-70 км/час, когда её прижал к обочине гигантский трейлер. Моему шефу пришлось выбросить нашу «Ладу» на газон, однако парапет оказался слишком высоким, машина села на передней мост и потеряла управление. В результате он снёс металлический фонарный столб и разбил капот, а также, видимо, повредил задний мост, потому что крышка багажника приподнялась. Сам же он отделался лёгким испугом, поскольку успел ногами упереться в педали и крепко сжать руль, о который ударился переносицей и грудью. Я уже раньше говорил, что тогда нам пришлось за ним ехать в Хомс и вместе с машиной забирать из полиции. Через несколько дней туда по его следам выехали два зама Торгпреда опрашивать преподавателей, к которым он заходил, не был ли он пьян (в полицейском протоколе об этом не было ни слова). Выяснилось лишь, что он в одной из их квартир выпил бутылку пива. Когда я ему рассказал об ужасных картинах, которые нарисовали мне наши водители (как я вылетаю через лобовое стекло и оказываюсь на капоте), он успокоил меня:
- Если бы ты поехал со мной, ничего бы вообще не случилось.
Оказалось, что шеф просто заснул за рулём, недаром, когда мы ездили в командировки, он просил меня всё время говорить с ним, не позволяя ему отключиться. Впрочем, он легко отделался - приказом Торгпреда ему объявили замечание (выговор означал бы досрочное прекращение загранкомандировки) и на три месяца отстранили от управления машиной. Позднее Посольство заплатило за сбитый им столб 12 тысяч сирийских лир. Следует упомянуть ещё об одном интересном факте. В день отъезда начальника в Алеппо, после обеда, я задремал и мне приснился очень тревожный сон, в котором он входит в квартиру одной живущей там преподавательницы русского языка и на её лице вдруг появляется выражение ужаса. Я пересказал этот сон по телефону специалисту с нашего контракта, чтобы ещё раз убедиться в своей способности предвидеть события. Поскольку начальник находился в дороге, неудивительно, что я сразу заговорил о возможной аварии. Так и случилось.
Когда я вернулся из 2-го отпуска, произошла серия новых инцидентов. Двоих отправили в Союз. Один из Торгпредства, будучи пьяным, сбил человека насмерть, и для него это было наилучшим выходом из положения, а вторым (не повезло, что оба случая совпали по времени) оказался мой ученик и староста арабской группы на Высших курсах иностранных языков при ГКЭСе (Госкомитете по внешнеэкономическим связям). Ответственный, во всём положительный человек, он тоже слегка выпил с делегацией и разбил машину, принадлежавшую сирийской компании. Потом назанимал денег и заплатил ей 40 тысяч лир. За него даже ходили просить к послу, но тот разрешил лишь немного отсрочить его отъезд. Тут же какой-то военный из Синего дома сбил сирийца и попал в тюрьму. Долгое время наши люди были в шоке и просто боялись ездить на своих служебных машинах. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16994 |
|
|
|
|
Дела лингвистические
Спустя два с половиной года работы нашего контракта было принято решение провести конференцию преподавателей русского языка в Дамаске, в здании Советского культурного центра. Я должен был найти поблизости от него гостиницу, в которой можно будет одновременно разместить более 20 человек. Зашёл в одну из них, начал объяснять, что нам нужно, но портье даже не стал меня слушать.
- Speak English, please, - с надменным выражением лица сказал он мне.
- Вообще-то я говорю с Вами на арабском, а не на китайском, - отрезал я.
В следующей гостинице меня встретили по-другому. Портье сразу же позвал управляющего, мы сели за столик, в дальнем от входа холле, и нам принесли чай. Быстро выяснив, сколько потребуется номеров и на какой срок, он лишь попросил меня принести гарантийное письмо от Торгпредства о том, что по окончании конференции оно обязуется оплатить все необходимые расходы.
Тут я решил совместить свои личные интересы со служебными. Дело в том, что я когда-то написал три статьи по лингвистике. Все они касались порядка слов в арабском прозаическом тексте, теме моей дипломной работы. Одну напечатали ещё в студенческом сборнике, другую (после окончания института) - в «Вестнике МГУ. Серия: Языкознание», а третью предложили опубликовать в виде тезисов, но я тогда проходил срочную военную службу в Сирии, приехал в отпуск, и у меня не было времени этим заниматься (получить разрешение в Главлите и т.д.). Теперь же я попросил жену прислать мне из Москвы в письмах нужные материалы, чтобы подготовить доклад, в котором сравнивался порядок слов в русском и арабском языках, и выступить с ним на конференции (впоследствии он вошёл в сборник, который я получил наряду с другими участниками). 22 января 1989 года все прибывшие в Дамаск благополучно расселились в гостинице, поэтому я мог спокойно присутствовать на заседаниях разных секций. На конференции я встретил свою бывшую преподавательницу, красивую армянку с чарующей улыбкой, благодаря которой на 2-ом курсе ИСАА при МГУ я полюбил не дававшийся мне поначалу арабский.
Через год похожая конференция была проведена в Институте русского языка (в г. Телль, возле Дамаска), на которой я выступил с другим докладом, носившим такой же сравнительный характер. Руководитель контракта преподавателей, работавших в институте, дал мне свой московский телефон, чтобы я позвонил ему насчет планировавшегося сборника. Но когда я вернулся в Союз и связался ним, он сказал, что денег на издание его нет и вообще им сейчас не до этого. Больше статей и докладов по лингвистике я не писал и всякие мысли о кандидатской диссертации отбросил: мне, как и большинству жителей бывшего СССР, надо было решать не научные, а экзистенциальные проблемы. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16995 |
|
|
|
|
Работа в Интуристе
После распределения в Интурист (1980 г.) я попал на 10-месячные курсы (девушки, которых там было гораздо больше, чем парней, шутили "9-тимесячные") в Институте повышения квалификации, где-то в районе м. "Речной вокзал". Мы сдавали зачеты прямо в музеях, нас возили в Коломенское, Архангельское, Кусково, Загорск, Владимир и Суздаль. По Москве мы должны были водить экскурсии сами (кроме Музея Ленина и Бородинской панорамы), в других городах - под перевод. В Третьяковке и Музее изобразительных искусств был разработан маршрут, идя по которому, мы рассказывали об определенных картинах. На этих курсах я впервые услышал об альманахе «Метрополь» и Дейле Карнеги. После учёбы, каждый вторник и четверг, я посещал Библиотеку иностранной литературы и Ленинку (там я собирал необходимый материал для статей по арабской лингвистике), потом шёл на тренировку по каратэ.
С первой своей туристической группой я отработал уже через несколько месяцев, на так наз. «Русскую зиму». Она совпала с обильным снегопадом и нелётной погодой. Буквально за день до нашего рейса в Ленинград ливанцы, с которыми я работал, попросили заменить им авиационные билеты на железнодорожные. Согласовав это с начальством, я собрал с них деньги, чтобы заплатить штраф Аэрофлоту. То же самое повторилось в Ленинграде, но я успел всё сделать за три дня до вылета. Для этого пришлось звонить по межгороду в Москву. Тут я понял, что работа гида-переводчика интересная, но слишком нервная для меня. Хотя, согласно программе тура, всё было забронировано и заказано, переводчик должен был расписываться в книжке подтверждения за все истраченные суммы (авиационные и железнодорожные билеты, проживание, поднос багажа, входная плата в музеи, билеты в театр, питание и др.). Если он где-то ошибался в расчётах не в свою пользу, разницу вычитали из его зарплаты. Кроме того, он отвечал за выполнение программы, должен был везде успеть и ничего не пропустить, а также решать все непредвиденные проблемы, которые могли при этом возникнуть. В случае каких-то накладок туристы, не зная, как организована наша работа, во всём обвиняли гида-переводчика. Таким образом, получалось, что морально он отвечает не только за себя, но и за все другие службы Интуриста.
Летом меня отправили одного с 56 сирийскими туристами в Ленинград и Сочи. В других городах, как я уже сказал выше, мы работали под перевод. Но в один автобус может поместиться только 40 человек, поэтому остальные 16 вынуждены были слушать экскурсию по городу на английском языке, который они не знали. В Сочи нас поселили в гостиницу «Камелия», но некоторые из моих туристов, уже побывавших в этом городе, подбили остальных переехать в «Жемчужину». В результате из неё выселили 56 советских граждан. В Москве 4 сирийцев чуть не сняли с рейса, потому что у них не хватило денег оплатить перевес.
Затем я встретил группу из Иордании, а она оказалась на 100 процентов армянской. Я провёл экскурсию по Москве на арабском языке. Туристы вежливо слушали, но я чувствовал, что меня не понимают. Я же, общаясь с ними, запомнил одно слово - "айо" (да). На другой день меня заменили носителем языка - девушкой, которая обычно работала с английским:
- Они сказали, что ты - хороший мальчик, но им хотелось бы кого-нибудь, кто знает армянский.
В другой раз меня зачем-то поставили на греческую группу. Слава богу, её руководитель (они обычно не оплачивали свой тур) уже несколько раз был в Москве. Во время экскурсии по городу он, взяв в руки микрофон, попросил меня:
- Говорите, пожалуйста, по одному предложению на английском, а остальное я сам расскажу.
Из общения с этими туристами я тоже вынес одно слово - «охи» (нет). Теперь меня заменили на одного из сотрудников, которые специально изучали греческий с преподавателем.
Как-то, в пятницу, проводив группу в аэропорт, я поехал домой (это было обычной практикой). Однако в понедельник выяснилось, что накануне вместо меня встретила новую группу, о которой я ничего не знал, дежурная по отделу гид-переводчица. У меня не было домашнего телефона, поэтому меня не смогли сразу найти. Она передала мне начатую книжку подтверждения и необходимые документы (так наз. ваучер группы), и я вступил в свои права.
Так я проработал в Интуристе чуть больше двух лет (включая учебу на курсах), пока меня не призвали в армию. За полтора месяца до отъезда я успел получить от него 3-хкомнатую квартиру, к которой сразу же подключили телефон. В Интурист, по независящим от меня причинам, я потом не вернулся. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16996 |
|
|
|
|
Дела командировочные
Поскольку большинство русистов (так кратко называли наших преподавателей) работало в Хомсе, Алеппо, Латакии и Джебле, первые полтора года мы с моим начальником 10-13 дней в месяц проводили в командировках. Однако после смены руководства наше положение ухудшилось. Торгпред оспаривал каждый пункт наших заданий на командировку, а его зам. по кадрам вообще отказывался их подписывать. Теперь удавалось вырваться из Дамаска всего на 3-4 дня в месяц. Все нормализовалась с приездом нового руководителя контракта, который смог наладить хорошие отношения с начальством. Командировки стали чаще, а один раз Торгпред меня даже взял в Латакию (мы сопровождали министра строительства СССР).
Кроме частых поломок нашей «Лады», причиной которой была описанная выше авария, с нами постоянно случались разные происшествия. Однажды шеф взял с собой в командировку жену и дочь-младшеклассницу, и мы вечером заехали на пляж, возле Латакии. Искупавшись, мы неудачно развернулись на берегу моря, и машина намертво застряла в песке. Наступила ночь. Неожиданно в темноте появился небольшой автобус. Когда мы подошли к нему и попросили взять нас на буксир, группа сирийских молодых людей тут же вылезла из автобуса, приподняла машину и поставила её в безопасное место.
В другой раз, неподалеку от этого пляжа, мы с новым руководителем контракта, не сбавляя скорости, решили форсировать на нашей «Ладе» небольшую речку, которая, как мы поняли потом, соединялась с морем. В результате у машины оторвался номер, а вода залила её до сидений. Нас было трое, мы позвали еще одного парня, который сидел на берегу, и вместе выкатили машину из воды. «Как мы вернёмся потом назад?» - спросил я парня. «Вода потом уйдет», - сказал он. И, действительно, после отлива мы без труда пересекли ту же самую речку. Несмотря на летнюю жару, нам пришлось ещё долго просушивать сидения и коврики «Лады».
Как-то мы поехали с делегацией в Пальмиру, через пустыню. Наступил вечер. Бензин на исходе, заправок нет, встречных машин тоже. Думали, так и заночуем. Вдруг вдалеке заметили огонёк. Свернули с дороги, навстречу нам вышел молодой мужчина и продал нам бензин из канистры. Другая делегация приехала зимой, и мы отправились с ней через заснеженную пустыню в Дейр аз-Зор. Остановились на ночь в гостинице. Выход из номера был прямо на улицу. Навалили на себя поверх одеял наши куртки, так и спали. Рядом набережная, по ней протекала небольшая, наполовину высохшая река. Я знал её название, но всё равно спросил хозяина гостиницы. "Это Евфрат," – гордо ответил он. Потом мы поехали дальше, миновали Ракку и остановились в ас-Сауре, чтобы осмотреть Евфратскую плотину. Вместе с советским инженером мы спустились на лифте вниз, где-то на 7-ой уровень, и он показал нам турбины. Затем отвёл на смотровую площадку. Мой шеф решил нас сфотографировать. Для этого он вскочил на парапет и встал спиной к ревущему потоку. Нас сковал ужас от этого зрелища. А он спокойно спрыгнул на пол, и мы пошли дальше.
Оба моих начальника приехали в Сирию, имея международные водительские права. Но в Москве у них не было своих машин, поэтому, не имея практики, они сначала попадали в опасные ситуации. С первым шефом мы какое-то время ездили на старой «Волге». Один раз нас оттеснил с дороги гигантский автобус, прочертив глубокую царапину вдоль борта. В другой раз на «Ладе» мы ехали задним ходом и врезались в мула, точнее в большой мешок у него на спине. Но поскольку в Союзе шеф увлекался гонками на мотоциклах, он научился водить машину так, что мы на трассе легко обгоняли Мерседесы и БМВ. До сих пор с содроганием вспоминаю, как он ночью на дикой скорости ехал по горному серпантину из Латакии в Алеппо. Второй начальник пытался учить вождению меня. Дважды мы приезжали с ним в пустой парк Тишрин, где обычно проводились выставки. В первый раз я чуть не съехал по лестнице вниз, с трудом дотянувшись ногой до педали тормоза (шеф был выше меня на голову, а мы не отрегулировали сидение водителя под мой рост – 176 см). Во второй раз я даже сделал несколько кругов по площадке, потом свернул на улочку, и ехавшая навстречу машина, опасливо прижавшись к бордюру, остановилась.
С первым начальником мы несколько раз были в Ариде, небольшом местечке в Ливане, недалеко от Хомса. Оставляли машину рядом с таможенным постом, шли пешком мимо деревни, затем по камням через ручей и - мы в Ливане. Мы приноровились выносить двухкассетники в черных пакетах, ставя их в вертикальное положение. Главное было успеть донести покупки до нашей "Лады", потому что на ней были дипномера. Меня и начальника не останавливали ни разу, но мы особо и не наглели. Как-то он захотел купить видео и телевизор. В лавке ему сказали, что это можно перевезти через границу на осле, но в тот день было нельзя, потому что патруль получил сигнал о возможной контрабанде гашиша. Однажды с нами в Ариду поехала директор Центра русского языка в Дамаске. Она купила двухкассетник, и таможенник остановил её. Тогда она на литературном языке сказала ему: "Мне нужен магнитофон, потому что я изучаю арабский". Таможенник засмеялся и пропустил её.
В Тартусе мы с шефом иногда останавливались на ночлег в бунгало, на специально огороженном пляже для военных. У нас были с собой пропуска, подписанные начальником Генштаба Сирии. С этим удостоверением у меня как-то случился конфуз. Поехал провожать шефа в Тартус, на теплоход до Одессы. В городе машина заглохла. Стали её толкать, и я не заметил, как этот скользкий ламинированный документ выпал из кармана рубашки. Вернулся через полчаса, а там работают уборочные машины. Оказалось, что пропуск смыло сквозь дренажную решетку в водосток. Пришлось напечатать длинную объяснительную записку сирийцам, чтобы мне выдали новый. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16998 |
|
|
|
|
Дела экскурсионные
Конечно, за 6 лет моего пребывания в Сирии я увидел много достопримечательностей, которыми так богата эта страна. Сказать, что я их внимательно рассмотрел, трудно, потому что почти всегда я выступал в качестве переводчика, а не экскурсанта. Хорошо, что эта тематика была мне знакома, благодаря работе в Интуристе. Только здесь приходилось переводить не с русского на арабский, а наоборот.
Самой известной в мире достопримечательностью страны является, безусловно, Пальмира. Я побывал здесь дважды: во время срочной военной службы и через 5 лет, работая с делегацией. За всей этой величественной архитектурой поздней античности стоит царица Зенобия. Она объявила о независимости от Рима и подчинила себе всю Сирию, восточную часть Малой Азии и Египет. В 272 г. н.э. армия Зенобии была разбита императором Аврелианом в сражениях при Антиохии (Антакье) и Эмесе (Хомсе).
Второй по известности достопримечательностью Сирии является Крак-де-Шевалье, замок госпитальеров (в 40 км от Хомса). В 2003 г. в ней снимался российский телесериал «Баязет» (по одноимённому роману Валентина Пикуля). Другую крепость, цитадель Салах ад-Дина (в 30 км от Латакии), я посетил, сопровождая министра строительства СССР и Торгпреда. Вспоминаю также нашу поездку в Сафиту (город в 18 км от Тартуса), где находится знаменитая башня, построенная тамплиерами. На крутом подъёме наш ПАЗик не справляется, скатывается несколько раз вниз. Мой приятель, капитан, шутит:
- Интересно, наши тела найдут обезображенными?
С башни в Сафите вниз смотреть неприятно, такая она высокая. С неё видны горы Ливана, Триполи, Средиземное море и Крак-де-Шевалье (крепости строились так, чтобы можно было передавать друг другу сигналы днём, используя зеркала, а ночью – зажигая костры). Сирийцы мне сказали, что самые красивые девушки в Сирии живут в Сафите. Занятый, как всегда, переводом, девушек я не успел рассмотреть. На побережье мы видели выставленные на улице картины с изображением "Тайной вечери", Девы Марии. Рядом бегали ребята полуевропейского вида - потомки крестоносцев. Также мы посетили чисто мусульманские цитадели в центре Дамаска и Алеппо.
В 12 км от Латакии находится финикийский город Угарит (6000 – 1190 до н.э.). До сих пор раскопана лишь его небольшая часть. Мы ходили среди развалин. Это были расположенные в ямах остатки зданий дворцового комплекса, храмов и библиотек (среди руин Угарита были обнаружены тысячи глиняных табличек, содержащих документы, записанные на 8 языках с использованием пяти видов письма). Арвад, в прошлом один из древнейших городов-государств в Северной Финикии (в 3,5 км от Тартуса), расположен на одноимённом острове. Нас отвёз туда катер – женщины и дети сели внутри, а мужчины, свесив ноги с борта, устроились снаружи.
Кроме того, я видел монастырь Святого Симеона (в 35 км от Алеппо), развалины Ресафы (древнего Сергиополя), расположенной к юго-западу от города Ракка и реки Евфрат, монастырь Святой Фёклы в Маалюле (в 55 км от Дамаска) и так наз. Хрустальную мечеть Сейиды Зейнаб, внучки пророка Мухаммеда, особо почитаемой мусульманами-шиитами (в южном пригороде Дамаска). В Маалюле, жители которого до сих пор говорят на одном из арамейских языков, мы иногда заправляли небольшую пластмассовую канистру красным вином типа нашего кагора, когда отправлялись в очередную командировку.
Отдельно надо сказать о достопримечательностях крупных городов. В Дамаске - это, конечно, огромная мечеть Омейядов (VIII век), в которой находится могила Салах ад-Дина. В Хомсе - мечеть Халида ибн аль-Валида (XI век), военачальника, возглавлявшего арабское завоевание Сирии в VII веке, кульминацией которого стала битва при Ярмуке (636 г.), положившая конец византийскому правлению в Сирии. Здесь находится его мавзолей. В Хаме - нории (гигантские водяные колеса). |
|
|
| номер сообщения: 23-57-16999 |
|
|
|
|
Мои художества
Хотя все три моих дочери с детства умели хорошо рисовать, а младшая стала художницей, сам я рисую весьма посредственно. Конечно, кое-чему я научился в детском саду и школе от сверстников, которые обращались с кистями и красками лучше меня. Изображая танки, самолёты, бесчисленных рыцарей, гладиаторов, мушкетёров, гусар, немецких и советских солдат с одинаковыми лицами, я со временем набил руку. Однако знаниям о перспективе и прочих премудростях я обязан старшей сестре, которая нигде этому не училась, но умела рисовать хорошо, а главное быстро. Как-то во время урока в начальной школе, учительница, увидела рисунок, на котором я изобразил шар с правильно нанесёнными на его поверхности тенями.
- В твоей семье кто-нибудь рисует? - спросила она.
- Нет, - ответил я.
Вряд ли это была какая-то хитрость, скорее я хотел, чтобы она оценила мою самостоятельность. Тогда я ещё не знал, во что это выльется в будущем. Надо сказать, что её задания были несложными, но отнимали много времени. Каждую субботу, после уроков, когда в школе-интернате нас отпускали домой, я ехал к сестре (она жила с бабушкой и тётей, а не с нами), и она мгновенно, на моих глазах, делала то, над чем я мучился часами. Рисовала она прекрасно, с большой фантазией, и впоследствии, не имея никакого специального художественного образования, вела детскую изостудию в своём районе. Но бледные акварельные краски сестры, которая имела привычку использовать в работе промокашку, нашей строгой учительнице не нравились. Поэтому она каждый раз заставляла меня делать цвета более яркими, что вполне соответствовало моему собственному методу рисования. Иногда приходилось выполнять срочные домашние задания самому.
В результате я и мой одноклассник, который позже, два года воинской службы, работал художником, частенько после отбоя занимались оформлением школы. Здесь я тоже выполнял какую-нибудь механическую работу вроде раскрашивания кирпичей на ватмане, который должен был изображать часть каменной стены в одном из наших спектаклей. Ещё меня как-то послали на районную олимпиаду по рисованию. Однако изображённый мною на большом листе ватмана, тщательно выписанный танк, форсирующий реку, не произвёл на мою учительницу особого впечатления.
- Что-то у тебя сегодня не очень получается, - заметила она и больше на такие олимпиады не посылала. В то время она уже вела у нас черчение, по которому у меня была одна из немногих четвёрок. Но виной этому был отвратительный почерк, которым я делал подписи под чертежами. Как бы там ни было, наши совместные семейные усилия особого успеха не приносили, потому что сам я рисовал неважно, а художественный стиль моей сестры учительнице не нравился.
Однажды в школе проводился конкурс на лучший рисунок (городской пейзаж). Работы учеников вывесили в коридоре, возле классов. В том числе и отличный рисунок сестры, выполненный, как всегда, в бледных тонах. Но учительница даже не обратила на него внимания. Конкурс ещё не закончился, когда я увидел её сидящей в коридоре со стопкой рисунков на коленях. Я подошел, когда она их перебирала. Вдруг учительница вытащила из стопки один лист и сказала мне:
- Вот за этот рисунок я бы сразу дала первое место, но он, к сожалению, не подписан.
Я посмотрел. На нём яркими красками была изображена стройка. На крыше дома стоял рабочий и рукой подавал знаки крановщику, спускавшему вниз плиту.
- Вы знаете, - сказал я, - это мой рисунок.
И действительно, это было одно из тех срочных домашних заданий, которое мне пришлось выполнить самому. Так я стал победителем школьного конкурса на лучший рисунок. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-17000 |
|
|
|
|
И снова Петровка, 38
Несколько месяцев назад туристическая фирма, в которой я работал, ликвидировалась, и я сидел дома. Вдруг мне позвонили и вызвали на Петровку, 38. Я попытался связать это с моей работой в должности начальника финансового отдела, но оказалось, что речь идёт о моём однокласснике, скульпторе по профессии. Его обвиняли в теракте против Посольства США в Москве, совершённом как ответ на бомбардировки Югославии. Затем об этом сняли документальный фильм, который показали по ТВ. Я записал его на видеоплёнку и передал однокласснице, от которой ранее узнал все подробности (она какое-то время состояла в гражданском браке с подозреваемым). Он с напарником, переодевшись в камуфляж, захватил машину и, подъехав к Посольству США, попытался выстрелить в него из двух гранатомётов. Но оружие у них было копаное, поэтому дало осечку. Находясь под следствием, одноклассник сказал, что знает только имя своего напарника. Зато он подробно описал всех, с кем учился, и даже вспомнил их школьные клички.
- Это правда, что Вы во 2-ом классе написали роман? – спросил меня следователь.
- Да, правда, - ответил я.
- Потом пробовали что-то писать?
- После армии разослал в редакции разных журналов 5 рассказов, но везде мне отказали.
- А почему?
- Сказали, что они безыдейные.
Действительно, только в одном месте я получил от литконсультанта более и менее обнадёживающий ответ: «Мне кажется, что Вы можете писать, но Вам нужно много работать». Затем следователь упомянул фамилии ещё нескольких однокашников. Ни разу не задав мне прямого вопроса о том, что мне известно об интересующем его деле, он вдруг сказал:
- Судя по всему, Вы не хотите нам помочь.
- Но я не видел его со дня окончания школы, - быстро ответил я.
- Нет, он был на вашей встрече одноклассников 5 лет назад.
Это правда, но там было столько народу, что я даже не запомнил всех, кто там присутствовал. Ничего не добившись от меня (в интернате за всякое фискальство устраивали тёмную, да и представьте себе на миг, как Кюхельбекер идёт к директору Царскосельского лицея доносить на Дельвига), следователь подписал мой пропуск, и я пошёл домой. Позвонив однокласснице (к сожалению, она вскоре умерла), я узнал, что её тоже вызывали на Петровку, 38. Там побывал ещё один наш однокашник, которого милиция, не найдя дома, привезла с дачи. Как-то одноклассница помогала ему с разменом квартиры после развода. А меня она однажды попросила помочь её другу с продвижением скульптурных работ, и я связал его с одним знакомым журналистом, писавшим об искусстве.
Однокласснику дали 6,5 лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима, но оставили в Москве. Тот, кто навещал его, сказал, что в камеру ему доставили глину и теперь он лепит там начальников. |
|
|
| номер сообщения: 23-57-17001 |
|
|
| |
|
|
|
|
|
|
|
| Copyright chesspro.ru 2004-2024 гг. |
|
|
|
