polikop: как сказали бы почтенный вы - известно куда
заметен в в polikope сын письменника, ох заметен
может иногда и заметен.от литража зависит...а,вообще,он за меня не в ответе.я позор семьи.
— Могу я переночевать в Свердловске у твоих родителей?
— Естественно, — закричал Безуглов, - конечно! Сколько угодно! Все будут только рады. Квартира у них — громадная. Батя — член-корреспондент, мамаша — заслуженный деятель искусств. Угостят тебя домашними пельменями... Единственное условие: не проговорись, что мы знакомы. Иначе все пропало.
Ведь я с четырнадцати лет — позор семьи!..
ЛХаритон: По мне хоть тысячу мнений. Отступаться от своего не буду.
"А ведь стихи и музыка, скульптура, проза - всё! - настолько сложно, что иногда лучше помолчать и оставить свое мнение при себе".
Или хоть высказывать его в корректной форме.
Ну что это такое - "кропал свои мыслишки", "зайцем был на родине"?!
Берите пример с Лихачева и Андроникова.
— Могу я переночевать в Свердловске у твоих родителей?
— Естественно, — закричал Безуглов, - конечно! Сколько угодно! Все будут только рады. Квартира у них — громадная. Батя — член-корреспондент, мамаша — заслуженный деятель искусств. Угостят тебя домашними пельменями... Единственное условие: не проговорись, что мы знакомы. Иначе все пропало.
Ведь я с четырнадцати лет — позор семьи!..
Макс, опять этот менторский тон! Я советовал Вам брать пример с кого-то?
Неужели Вы не в состоянии понять, что в данной, так сказть, полемике речь идет не о поэтическом искусстве, в котором действительно возможны самые разные мнения, оценки и даже позиции, а о чем-то совершенно глубинном, этическом,нравственном, в чем превалируют, не образовательные критерии, а принципы простой человечности?
Почему меня возмутила пародия Левитанского (Вы можете опять увильнуть, сказав, что это юмор, что я не понял шутку и пр.), в адрес Коржавина? А дело в том, что биография Коржавина уж чересур трагична, и многие поэты, которые здесь выше перечислены, не пережили того, через что прошел Коржавин. Левитанский мог вполне обойтись без этой пародии.
Кроме того, не хочу прятать под ковер то, что является вековой болью человечества - и не тольков России. Коржавин не только русский поэт, а он, как правило, провозглашал себя именно русским поэтом.Но всегда ему были дороги его еврейские корни. То, что прятали и прячут многие поэты и не только поэты - в свое время пробовали писать под псевдонимами, и всем известно, чем это кончилось во времена борьбы с космополитами в СССР. Вы еще молоды, и этого не можете знать по-настоящему, хотя, конечно, читали об этом. Но Левитанский - поэт того же поколения, что и Коржавин. При этом он, насколько я знаю, всегда старался обойти еврейскую тему. Таких поэтов и писателей было много в СССР. Даже Довлатов, уехавший из Союза по израильской визе и по отцу бывший евреем, при всей совершенно истеричной любви к нему нынешних читателей, практически не затрагивал еврейскую тему - при этом его считали диссидентом. Как можно было ухитряться быть диссидентом, и обходить тему антисемитизма, когда все диссидентство в СССР было замешано как на дрожжах практически на одном - так "окончательно и нерешенном" еврейском вопросе, когда тысячи неевреев выезжали и выехали из СССР и из России, имея в карманах израильские визы.
И последнее. То, что против меня здесь помещают ( и это имеет прямое отношение ко всему, что я написал выше!) всякие saluki и то, что меня регулярно забанивает Артур, наводит на мысль о том, что с евреем можно обойтись как угодно. Тем более, что и другие евреи против него.Но это делает меня только сильнее. Ведь все они пишут под каким-то никами, а я пишу под моим именем. Так неужели я должен убояться комариных укусов?
ЛХаритон: Почему меня возмутила пародия Левитанского (Вы можете опять увильнуть, сказав, что это юмор, что я не понял шутку и пр.), в адрес Коржавина? А дело в том, что биография Коржавина уж чересур трагична, и многие поэты, которые здесь выше перечислены, не пережили того, через что прошел Коржавин. Левитанский мог вполне обойтись без этой пародии.
Лев, Вас возмутило что-то конкретное в тексте Левитанского (тогда, пожалуйста, укажите на эти места), или же сам факт написания пародии?
Зачем послал тебя Господь
и в качестве кого?
Ведь ты не кровь моя, не плоть
и, более того,
ты даже не из этих лет –
ты из другого дня.
Зачем послал тебя Господь
испытывать меня
и сделал так, чтоб я и ты –
как выдох и как вдох –
сошлись у края, у черты
на стыке двух эпох?
Зачем заниматься буквоедством? А если коротко, я все объяснил - меня вообще возмутила пародия в адрес Коржавина. Не говоря о том, что она написана совершенно бездарно.
Кстати, я написал длинный текст, и как Вы задаете мне вопросы, так и я задаю их Вам. Вы не хотите его прокомментировать? Я и там в чем-то ошибаюсь?
ЛХаритон: За А если коротко, я все объяснил - меня вообще возмутила пародия в адрес Коржавина. Не говоря о том, что она написана совершенно бездарно.
Не понимаю, уважаемый Лев. Пародия - в данном случае - это фантазия: что написал бы пародируемый на тему "Вышел зайчик погулять". Не высмеивание поэта, а дружеская шутка. Ни в малейшей степени не оскорбительная.
Ну а насчет того, что текст совершенно бездарный - это Ваше мнение, и позвольте мне иметь своё.
ЛХаритон: Макс, опять этот менторский тон! Я советовал Вам брать пример с кого-то?
Советовали.
Maks: Прочитал днем. Есть совершенно бездарные строчки, но в целом прекрасно.
ЛХаритон: Удивительно все-таки. Люди, не слишком сведущие, высказываются по вопросам поэзии, музыки и пр. с такой уверенностью, с таким апломбом, а порой и с величавым снисхожденем. А ведь стихи и музыка, скульптура, проза - всё! - настолько сложно, что иногда лучше помолчать и оставить свое мнение при себе. Помню, что слушал и читал мнения таких знатоков, как Ираклий Андроников, академик Лихачев - и эти замечательные знатоки были намного сдержаннее, чем мы, простые смертные, в высказывании своих суждений.
ЛХаритон: Ваши ссылки на то, что я "обижал" Ананда и Гельфанда, напоминают балагановское "А Козлевичу?" Что Вы о них так беспокоитесь?
А почему Вы так беспокоитесь о Коржавине?
Неужели Вы не в состоянии понять, что в данной, так сказть, полемике речь идет не о поэтическом искусстве, в котором действительно возможны самые разные мнения, оценки и даже позиции, а о чем-то совершенно глубинном, этическом,нравственном, в чем превалируют, не образовательные критерии, а принципы простой человечности?
Еще проще было понять, что на шутливые стихи Почитателя я ответил шутливой "рецензией". Вы, однако же, восприняли это на полном серьезе и принялись взывать к авторитету Лихачева и Андроникова.
арт.: если и есть что-то оскорбительное по отношению к Коржавину в этом треде - так это это посты Харитона,
чел не удосужился даже с биографией поэта ознакомиться.
Не беспокойтесь. Я могу два часа подряд читать наизусть стихи Коржавина. И многих других поэтов тоже. Могу читать поэзию на французском и на английском наизусть. А что можете вы? Забанивать? И оскорблять?
Но повторяю, не волнуйтесь. Я уже написал - у Вас много друзей на форуме. Но можете и не забанивать меня. Ваши друзья вас всегда поддержат. Не посмеют не поддержать.
ЛХаритон: То, что против меня здесь помещают ( и это имеет прямое отношение ко всему, что я написал выше!) всякие saluki и то, что меня регулярно забанивает Артур, наводит на мысль о том, что с евреем можно обойтись как угодно. Тем более, что и другие евреи против него.Но это делает меня только сильнее. Ведь все они пишут под каким-то никами, а я пишу под моим именем. Так неужели я должен убояться комариных укусов?
главная трудность в лечении паранойи состоит в том, что больные крайне редко осознают свою проблему и не обращаются за квалифицированной помощью.
да тут все понятно - Лев не силен в форумной терминологии.путает бан с модерированием.не наказуемо.
в утешению почтенному Льву могу сказать,что меня тоже частенько модерируют.хоть я никакой и не еврей,а даже наоборот.
Michail Wolopasoff: Lev, ne stoit volnovat'sja! Ono togo ne stoit.
Миша, Вы - замечательная душа и огромный талант! Но я не могу справиться с собой Люди на этом форуме (определенные люди, конечно) делают все возможное, чтобы угробить меня. Сейчас у меня поднялось давление - гипертония замучала. Да я уже немолод. И только прошу Небо помочь мне - либо бороться с ними, либо просто перестать отвечать. Но разочарование во многом и многих у меня огромное..
Спасибо Вам самое сердечное! И успехов в творчестве!
Лев,
Действительно, не берите до головы, как говорят белорусы. Еще не хватало переживать из-за пародии написанной одним поэтом на другого. А форум это такое место где каждый старается самоутвердиться.
__________________________
не надо шутить с войной
shcherb: Лев,
Действительно, не берите до головы, как говорят белорусы. Еще не хватало переживать из-за пародии написанной одним поэтом на другого. А форум это такое место где каждый старается самоутвердиться.
Спасибо Вам, Shcherb. Вы правы. Не надо заводиться. Но это легко сказать, а сделать трудно.
Зависит от восприятия собеседников. По-моему, в основном просто заходят и общаются, излагают красные и разные другие смыслы. А так чтоб каждый и самоутверждался... Сумлеваюсь.
jenya: Понятно, что обсмеяв такое количество видных поэтов, Левитанский не мог выйти сухим из воды. Еще до Льва по нему тяжёлым катком прошёлся Филатов. Итак, пародия на Левитанского, вариации на тему "Мухи-Цокотухи"
Вот начало фильма. Дождь
идет.
Муха вдоль по улице идет.
Крупный план. Усталый
профиль Мухи.
Ей за тридцать лет. Она не
в духе.
В том, как она курит
и острит,
Чувствуется скепсис и гастрит.
Дальше в фильме вот что
происходит:
Муха в луже денежку
находит.
Магазин. Изделья из фаянса.
Еле слышный запах
декаданса.
За прилавком — грустный
продавец.
Неврастеник. Умница. Вдовец.
В том, как он берет у вас
червонец,
Чувствуется Чехов и
Чюрленис.
Просмотрев предложенный
товар,
Муха выбирает самовар.
Продолженье фильма в том же духе.
Муха дома. Мы в гостях у
Мухи.
Том Хемингуэя. Бюст
Вольтера.
Сиротливый привкус
адюльтера.
Тонкая французская игра:
Муха в ожиданье Комара.
Он приходит. Он снимает
плащ.
Он провинциален и ледащ.
В том, как он стыдится
сантиментов,
Чувствуется бремя алиментов.
Тихо. Он молчит. Она молчит.
Самовар тем более молчит.
Он вздыхает. Муха понимает.
И из шкафа чашки вынимает.
Пьют без разговоров. Молча
пьют.
Общий план. Всеобщий неуют.
За окном в мерцанье сонных
луж
Чувствуется острый Клод
Лелюш.
Оригинал
Вот начало фильма.
Дождь идет.
Человек по улице идет.
На руке — прозрачный дождевик.
Только он его не надевает.
Он идет сквозь дождь не торопясь,
словно дождь его не задевает.
А навстречу женщина идет.
Никогда не видели друг друга.
Вот его глаза.
Её глаза.
Вот они увидели друг друга.
Летний ливень. Поздняя гроза.
Дождь идет,
но мы не слышим звука.
Лишь во весь экран — одни глаза,
два бездонных,
два бессонных круга,
как живая карта полушарий
этой неустроенной планеты,
и сквозь них,
сквозь дождь,
неторопливо
человек по улице идет,
и навстречу женщина идет,
и они
увидели друг друга.
Я не знаю,
что он ей сказал,
и не знаю,
что она сказала,
но —
они уходят на вокзал.
Вот они под сводами вокзала.
Скорый поезд их везет на юг.
Что же будет дальше?
Будет море.
Будет радость
или будет горе —
это мне неведомо пока.
Место службы,
месячный бюджет,
мненья,
осужденья,
сожаленья,
заявленья
в домоуправленья —
это все не входит в мой сюжет.
А сюжет живет во мне и ждет,
требует развития,
движенья.
Бьюсь над ним
до головокруженья,
но никак не вижу продолженья.
Лишь начало вижу.
Дождь идет.
Человек по улице идет.
Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой,
вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,
как мне ни странно и как ни печально, увы —
старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.
Годы проходят, и, как говорится,— сик транзит
глория мунди,— и все-таки это нас дразнит.
Годы куда-то уносятся, чайки летят.
Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.
Грустная желтая лампа в окне мезонина.
Чай на веранде, вечерних теней мешанина.
Белые бабочки вьются над желтым огнем.
Дом заколочен, и все позабыли о нем.
Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.
Мы еще будем когда-то, но мы уже были.
Письма на полке пылятся — забыли прочесть.
Мы уже были когда-то, но мы еще есть.
Пахнет грозою, в погоде видна перемена.
Это ружье еще выстрелит — о, непременно!
Съедутся гости, покинутый дом оживет.
Маятник медный качнется, струна запоет...
Дышит в саду запустелом ночная прохлада.
Мы старомодны, как запах вишневого сада.
Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.
Мы уже были, но мы еще будем потом.
Старые ружья на выцветших старых обоях.
Двое идут по аллее — мне жаль их обоих.
Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.
Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.
Многоуважаемый Валентин Александрович, все эти дни мне нездоровится, голова болит очень, и потому до сих пор я не был у Вас. Простите, пожалуйста. Если я теперь, в ноябре, не успею побывать у Вас, то не разрешите ли Вы мне побывать у Вас весной, в начале апреля, когда я, по всей вероятности, опять буду в Москве? И тогда бы я отдал Вам сколько угодно времени, хотя бы три недели.
Желаю Вам всего хорошего. Очень рад, что судьба доставила мне случай познакомиться с Вами, — это было моим давнишним желанием. Крепко жму руку. Искренно преданный
Я б мог сказать:
- Как сорок тысяч братьев!..-
Я б мог вскричать:
- Сильней всего на свете!..-
Я мог бы повторить:
- Дороже жизни!..- .
Но чей-то голос
вкрадчиво и тихо
нашептывает мне,
напоминая,
как мало можно выразить словами,
а это все -
слова, слова, слова...
И все-таки
всей грешной моей плотью,
душою всею,
клеточкою каждой,
всем существом моим
ежеминутно
не я,
но тот,
во мне живущий кто-то,
опять кричит:
- Как сорок тысяч братьев!..-
и вопиет:
- Сильней всего на свете!..-
едва ли не навзрыд:
- Дороже жизни!..-
но к этому язык мой непричастен,
но все это -
помимо моей воли,
но все это -
не говоря ни слова
и даже звука не произнося.
