Интервью
Максим ДЛУГИ: «ПОДДЕРЖКА НУЖНА ШАХМАТАМ, А НЕ ШАХМАТИСТАМ»

Максим Длуги – известный американский гроссмейстер, родившийся и живущий в последние годы в Москве, один из наиболее успешных бизнесменов в мире шахмат, бывший президент шахматной федерации США, а также член команды Карпова на прошедших выборах президента ФИДЕ в Ханты-Мансийске. Поводов для интервью со столь интересным и многогранным человеком всегда было предостаточно. Но в последнее время добавился еще один: гроссмейстер Длуги стал регулярно играть в блиц и выигрывать все подряд. О том, как сочетаются шахматы, бизнес и политика, расспрашивала Мария Фоминых.

НАМНОГО БОЛЬШЕ РИСКА, ЧЕМ В БИЗНЕСЕ

– В последнее время ты частый гость блицтурниров, причем выступаешь отлично. А в классику совсем не играешь? Чем сейчас для тебя являются шахматы?

– Это любимое занятие, хобби. Я регулярно играю в блиц в Интернете. Не занимаюсь, конечно, шахматами, хотя иногда появляются какие-то идеи, я что-то смотрю. Но с позиции облегчения репертуара – чтобы хотя бы не сразу проигрывать. Думаю, что миттельшпиль я не стал особенно хуже играть, а в дебютах мне трудно конкурировать: за двадцать с лишним лет теория сильно ушла вперед. Я закончил профессионально играть в 1991 году и ушел в финансовую деятельность. Первые несколько лет еще поигрывал, но начиная с 1995 года, совсем перестал. В последнее время я стал часто выступать в блицтурнирах, благодаря ЦШК блицую практически каждую неделю-другую. Игра вживую, конечно, несравнима с игрой в сети.

Блиц с Евгением Бареевым

– С чем было связано решение уйти из профессиональных шахмат?

– Причин было несколько. Во-первых, у меня тогда была жена и двое детей, и жена ревновала меня к шахматам. Когда я уезжал на три недели, она не понимала, как это вообще возможно, думала, что происходит что-то не то. Хотя я в принципе играл в шахматы. И плюс у меня самого была такая установка, что лет шесть после школы буду играть, попробую войти в мировую пятерку-десятку. А потом, если не получится, то займусь чем-то другим. Собственно, так и получилось – через шесть лет после окончания школы, мне тогда было 24 года, я ушел из шахмат. Я участвовал в трех циклах первенства мира. В первом цикле попал в межзональный, и не хватило пол-очка, чтобы попасть в турнир претендентов. Мне было тогда 20 лет. В следующем цикле перестарался с подготовкой, вообще не играл в шахматы, зато очень много анализировал дебюты. В результате по позициям стоял на +8, а набрал +1. А в третьем цикле допустил типичную психологическую ошибку, был бы тренер, такого бы не случилось. Я делил первое место в межзональном турнире, а потом организаторы сделали перерыв, чтобы была возможность сыграть опен, который как раз проходил в это время. Я сыграл в опене, поделил первое место, но так устал, что в итоге в последних четырех турах в межзональном набрал всего одно очко. А мне надо было хотя бы полтора набрать, чтобы попасть в претендентский. После того, как я выбыл из трех циклов, решил, что с меня хватит.

И еще на меня сильно подействовала многострадальная партия с Нанном в предпоследнем туре Вейк-ан-Зее. Я лидировал единолично за два тура до конца, отказал ему в ничьей черными, получил выигранную позицию – ладья против слона в эндшпиле – и контрольным ходом выигранную позицию проиграл. Очень расстроился, с первого места спустился на четвертое. И понял, что шахматы отнимают у меня слишком много нервов.

– А крупный бизнес разве не отнимает столько же нервов? Там же тоже есть риски.

– Нет, абсолютно не столько же! В шахматах намного больше рисков. Потому что если ты играешь для того, чтобы зарабатывать деньги на жизнь, то получается, что у тебя цена хода колоссальная. А в бизнесе ты можешь вести десять направлений, ну, одно не пошло, два не пошло, даже если пять не пошло, но одно пошло – то уже можно как-то свести концы с концами. А в шахматах ровно наоборот – девять из десяти должно пойти, чтобы что-то получилось.

– Сейчас, можно сказать, относительно спокойное время. А в девяностые годы?

– Я в то время занимался не бизнесом, а акциями. Там такого риска в тот момент не было. Потом, когда после дефолта пошли стратегические бои, то пошли и риски. И я, как говорится, на собственной шкуре это испытал. Конкуренты стали делать те вещи, которые в России делаются просто за деньги, в других странах такого нет. Конкуренты платят органам, и те с удовольствием принимаются за любую работу.

– Ты провел юношеские годы в США. Не опасался переезжать в Россию и пытаться здесь реализовать себя? Многие западные люди вообще полны страхов относительно нашей страны.

– Получилось несколько хаотично. Я вначале работал валютным трейдером в крупном банке в Америке, а потом перешел в компанию, которая имела отношение к России. Постепенно стал немножко понимать российский рынок, и стало очевидно, что здесь много возможностей быстро заработать легкие деньги, без такого напряжения, которое для этого нужно в Америке. Когда я начал работать в России, то это было как «золотая лихорадка» 1849 года, от этого невозможно было отказаться. Люди точно так же ехали за золотом. Потом, когда некоторых «золотодобытчиков» стали просто отстреливать, то уже начали задумываться, что, может быть, все-таки лучше пожить в Бостоне или Нью-Йорке. А когда я первый раз в 1995 году приехал, то просто не понимал, как такое может быть – разница в цене 30%, ты просто купил – продал, купил – продал. Делаешь это много и часто – быстро становишься богатым. Когда рынок стабилизировался и «лихорадка» закончилась, то у меня уже имелось достаточно много контактов, наработок, появилась возможность заниматься чем-то другим. Через некоторое время я здесь обзавелся семьей. Сейчас меня здесь держат уже определенные обязательства. В Штатах дети у меня уже взрослые, дочке 22 года, сыну – 19. А здесь дочке три годика, а сыну несколько месяцев.

– Кем ты себя чувствуешь больше – русским или американцем?

– Я всегда считал себя гражданином мира, никогда не считал себя американцем или русским. У меня русская культура, но при этом биполярное понимание мира, с точки зрения Запада и России. Я понимаю, кто как мыслит. А с точки зрения того, где бы я хотел жить через пять-десять лет, то я точно не знаю, но скорее это Европа, чем Америка или Россия.

– В свое время ты был одним из самых талантливых юниоров, выигрывал юношеский чемпионат мира. Была какая-то поддержка со стороны федерации?

– Да, был американский шахматный фонд, мне помогали с поездками. Я выиграл грант за пару лет до ухода из шахмат. Но вообще мне кажется, что поддержка нужна шахматам, а не шахматистам. Если бы шахматы в финансовом отношении были на уровне тенниса, то не нужны были бы никакие гранты. Если бы школьный шахматный тренер и тренер в колледже могли зарабатывать выше среднего, нормальную профессорскую зарплату, а профессиональный игрок зарабатывал как теннисист, то поддержка была бы и не нужна. Сейчас гранты необходимы, поскольку без этого было бы совсем тускло. Это как помощь, которую раздает Красный Крест бедным странам. Да, это замечательно, слава Богу, что это есть, но если бы страны были не бедные, то не нужно было б и раздавать. У нас шахматы сейчас – бедная страна, поскольку в рыночную экономику их не внедрили.

– А в чем основная рыночная привлекательность шахмат?

– Это единственный спорт, где на 90 с лишним процентов используются мозги. Это определенная ниша, не занятая фактически. Практически все компании используют это сейчас бесплатно в рекламе. Тем временем, это могло бы быть частью того, что ФИДЕ могла внедрять. Когда я участвовал в кампании Карпова, то мы разрабатывали идею, как это делать, и я как раз собирался этим заниматься. Сейчас нет людей, которые над этим работают.

В Гостиной Дворковича. Максим Длуги и Дмитрий Яковенко против Александра Грищука и Натальи Жуковой. Наблюдают Андрей Миньков, Марк Глуховский с сыном и Анатолий Карпов.

Я ПРЕДЛАГАЛ ФИДЕ СДЕЛАТЬ НОРМАЛЬНЫЙ ЦИКЛ

– Получается, что уже много лет смотришь на шахматный мир немного со стороны, при этом видишь его с точки зрения Запада и России. Как думаешь, что происходит с шахматами в последние десятки лет, куда мы вообще движемся?

- Я думаю, что происходящее с шахматами в последние примерно тридцать лет – это печально. Люди, которые возглавляют федерацию и имеют мандат, чтобы что-то делать – то есть делать из шахмат настоящий коммерческий спорт – они по ряду причин не справляются с этой задачей. Из-за этого в глобальном плане все стоит там, где стояло, есть только мелкие шаги вперед и назад. К примеру, плюс в том, что стало больше людей, которые задействованы в организации турниров, а минус в том, что девальвировалось чемпионское звание. Поэтому сейчас не так просто найти людей, которые готовы вкладывать 20 миллионов долларов в организацию матча – 20 никто не даст и, собственно, не дает. А за аналогичное мероприятие в боксе дают легко. Поэтому коммерциализации шахмат пока нет, эта работа не сделана. За 17 лет при Илюмжинове и 16 лет при Кампоманесе большого прогресса не видно.

– Недавно ФИДЕ заключила контракт с компанией «Агон». Может ли это сдвинуть с места ситуацию?

– Я предлагал ФИДЕ подобный контракт на матче Топалова с Крамником в Элисте, организовал специальную компанию для этого. Кирсан в итоге сказал «нет», ему это не нужно: «Я сам даю деньги, беру Бесселя Кока, и он будет это делать». В итоге ничего позитивного не произошло, заплатили Коку, его команде, убили всю тему, потеряли два с лишним миллиона евро, как я слышал от Илюмжинова лично, и ничего не сделали. А я предлагал ФИДЕ сделать нормальный цикл.

– Видел в этом бизнес-проект или это было отчасти меценатство?

– Конечно, только бизнес-проект. Благотворительность не держится, в какой-то момент меценат умирает, заболевает, меняет точку зрения, и все заканчивается. А шахматы реально можно продать очень красиво и хорошо, если этим нормально заниматься. У меня есть понимание того, как это сделать. Я хотел начать с матча, нашел спонсоров, и плюс моя компания готова была дать на это деньги. Было сделано предложение президентскому совету. Макропулос и Азмайпарашвили сказали, чтобы я приезжал, что с Кирсаном все обсуждено и договорено. Я приехал, но мне сказали, что это неуместное предложение на данном этапе. У Бесселя, к сожалению, не получилось ничего сделать. Нет, конечно, у меня тоже могло не получиться, но работа была проделана серьезная. И у нас с Бесселем предложения были разные. Моя компания предлагала платить, начиная с миллиона долларов в год, за санкцию ФИДЕ на проведение матча на первенство мира, и проводить его на должном уровне. Я думаю, что Кирсан, прочитав мое предложение, понял, что это хорошая мысль – и почему бы не заняться этим самим, зачем отдавать кому-то? Теперь он пытается делать это через «Агон». Я не знаю, может, это подставное лицо, может, нет, пока не понятно.

– То есть, шахматистам пока рано радоваться?

– Да, радоваться рано. И самое интересное даже не то, что кто-то хочет что-то сделать, а какие у него для этого идеи. Если идеи есть, они хорошие, то будем радоваться. А пока – посмотрим.

– После того, как не получилось проводить первенство мира, другими шахматными проектами не планируешь заниматься?

– Почему, идеи-то есть. У меня разработан план действий для коммерциализации шахмат. Но пока я жду, не хочу делать это один. И пока мне есть чем заниматься.

НАСКОЛЬКО ВАЖНО ДОГОВОРИТЬСЯ

– Почему не удалось победить на выборах в Ханты-Мансийске?

– Кирсан Илюмжинов хорошо разобрался в существующей системе и понял, как оставаться в ней президентом на долгие годы. Для того, чтобы его обыграть, нужно понять болезнь этой системы и с ней разобраться. Проблема нашей кампании была в том, что мы до конца эту болезнь не понимали. Мы недооценили, насколько важно договориться с делегатом о том, чтобы он отдал свой мандат и до выборов улетел к себе в Кению, Эфиопию или другую хорошую страну. Нет других вариантов, кроме как лично договориться. Никакие обещания, никакие программы не работают. Мне с огромным трудном удалось склонить на нашу сторону нескольких делегатов африканских стран, я работал по Африке в том числе. Так один делегат из Руанды мне позвонил и сказал, что его чуть ли ни физически атакуют другие вице-президенты, из Замбии и других стран. Они ему говорили: «Что ты делаешь? Ты предатель! С кем ты вообще общаешься?» (имея в виду – со мной). Он после такого пошел в бар, напился, позвонил мне и сказал: «Забери меня отсюда. Все очень плохо, но я вас не предам, у меня в стране междоусобица: миллион человек погибших, но я не сдаю позиции». Но найти такого человека – это очень редкий случай. Конечно, в основном все сдают позиции.

Были и другие интересные моменты. Например, мы организовывали встречу с Каспаровым и Карповым. В принципе, для шахматистов это, наверное, интересно. Представляешь, приехал ты из дальней страны (восемь самолетов, четыре визы) и тебе предлагают встретиться с Каспаровым и Карповым, обсудить шахматный мир, получить книжки, автографы, сфотографироваться. Но что происходит? Точно в это же время все африканские страны загружают в автобус и делают для них митинг. Все это было сделано очень профессионально со стороны Кирсана. Это то, как он борется, и он действительно боролся очень профессионально. Конечно, надо было быть готовым к такому уровню борьбы. На самом деле-то голосование очень показательно в том смысле, что подобной борьбы никогда у Кирсана еще не было. Причем она шла до последнего момента, поскольку 20 голосов туда-сюда и все – уже решение в другую сторону. Поэтому самых «ненадежных» они просто отправили на рейс до выборов. То есть приезжает делегат для того, чтобы голосовать, и уезжает до выборов. Как это возможно? В России эти рассказы еще не так воспринимаются, говорят: «Ну и что? Ну конечно, у нас тут все так делается!». А в других-то странах на это смотрят с подозрением. Возникает проблема репутации шахмат.

– Каспаров тоже поддерживал Карпова. Что объединило двух столь разных людей в одну команду?

– Каспаров считал, что Кирсан – это зло, которое держит выход шахмат на новый уровень. Хотя на самом деле, даже если бы удалось добиться победы, предстояла бы большая работа. Но люди в нашей команде были готовы засучить рукава и заняться этим.

– Имеешь ли ты какое-то отношение к АШП?

– Прямого отношения не имею, но я в очень хороших отношениях с новым президентом Эмилем Сутовским. После того, как его избрали, я с ним общался. Мы обсуждали проект коммерциализации, он все понял, но сказал, что на первом месте у них другие темы, а потом, когда уже все пойдет, то АШП обязательно поддержит такие проекты.

Шахматная команда знатоков «Что? Где? Когда?»: Максим Длуги, Александра Костенюк, Дмитрий Яковенко, Константин Месропов, Эмиль Сутовский, Сергей Мовсесян.

– В АШП веришь больше, чем в ФИДЕ?

– Скорее, я верю в Эмиля. Вообще, почему мы так зависим от ФИДЕ? ФИДЕ – член олимпийского движения. Соответственно, те люди, которые отвечают в разных странах за олимпийский комитет, таким образом, имеют прямое отношение к шахматам. И к ним можно апеллировать по созданию школ, проведению турниров, олимпийских мероприятий. АШП не может к ним апеллировать - в этом ключевая разница. Поэтому в свое время я и предложил ФИДЕ через них проводить чемпионские циклы, хотя изначально собирался без них. Но мнения инвесторов разделились, и многие высказались за то, что при наличии санкций ситуация будет более понятной.

БЛИЦ-ОПРОС

- Какие хобби кроме шахмат?

– Я рисую. У меня своя техника – фломастер на картонке, довольно интересно, по-моему, получается. Хотя я иногда использую масло, темперу или гуашь.

«Разбег»

«Роллер»

– Выставка работ Максима Длуги планируется?

– Да, планируется в мае. Какие еще хобби? На i- pad есть пара игр, очень нравится «Риск». Вообще, мои любимые игры – это «Эрудит», «Риск» и «Монополия».

– Какое любимое место в Москве?

– Нравится ресторанчик «Шанти», там уютно, приятная атмосфера, 90 видов соков...

– Какой город самый шахматный?

– Я вырос в Нью-Йорке, хотя сейчас там, конечно, все по-другому. И тот, в котором сейчас нахожусь.

– Есть ли шахматисты, за которых ты болеешь?

– Мне очень нравится стиль Левона Ароняна и Саши Морозевича. Болею за них.

– Сам ты очень много играешь в блиц, недавно попал в призеры блица после Аэрофлота. Нет ли желания побороться за корону в этом виде?

– Да, я неплохо выступил, набрал +6. Но все равно многого не хватает, очень сложно в дебютах. Я даже пробовал b3 ходить первым ходом, но ничего хорошего из этого особо не получилось. Эльянова обыграл, а Карякину проиграл.

– Как думаешь, будущее шахмат в классике или блице и быстрых?

– Думаю, что без классики шахматы станут другим видом спорта, поэтому классика должна остаться. Надо поднимать все виды одновременно, а не говорить, что не получается, потому что шахматисты слишком много думают. Я когда сам активно играл, то считал, что надо продвигать блиц и быстрые, вводить рейтинги. Это движение началось только сейчас, но зато с каким-то перегибом, с девизом: давайте закроем все классические турниры и начнем играть в блиц.

– Если бы получил возможность что-то поменять в шахматах в глобальном смысле, что бы сделал?

– Чтобы изменить что-то глобально, нужно баллотироваться в президенты ФИДЕ. Впрочем, у меня такая идея есть.