Энциклопедия	Сергей ВОРОНКОВ, журналист, историк
ГОЛГОФА БОГАТЫРЧУКА

«Богатырчук, в плане его мировой известности, конечно, не Солженицын, – прочел я в одном из некрологов, – но его жизненный путь, пожалуй, не менее значителен и интересен». Меня не удивило это сравнение, тем более что автор тут же пояснил: «Хотя бы потому, что родился и вырос он еще, по выражению старого меньшевика и исключительно остроумного человека Бориса Николаевского, “в доброе старое время, при проклятом царизме”».

Да, если Солженицын появился на свет уже при советской власти, то жизнь Федора Парфеньевича Богатырчука вобрала в себя не только почти весь семидесятилетний срок, что пришлось мотать России и его любимой Украине по собственной дурости (надо было сначала сообща вмазать большевикам, а потом уж решать, как жить дальше!), но и последние четверть века, отделявшие страну от октябрьской катастрофы 1917 года. Думается, именно эта крепкая дореволюционная закалка: сначала в семье (его отец был сыном священника), потом на медицинском факультете Киевского университета св. Владимира, потом военврачом на фронтах Первой мировой и гражданской – позволила ему не сломаться, не озлобиться, не пасть духом, подобно многим другим российским интеллигентам, угодившим под «красное колесо», а с честью пронести тот тяжкий крест, что выпал ему на долгом пути в бессмертие. Верующие люди знают: Господь не посылает испытаний свыше наших сил. Поэтому, какой бы тяжелой, горькой и отвратительной иной раз ни казалась тебе жизнь, надо продолжать делать свое дело, а там – будь, что будет…

Кое-кто, наверное, ухмыльнется: да уж, нечего сказать, «с честью пронес» – а как же сотрудничество с гитлеровскими оккупантами во время войны? Что ж, тут ему стыдиться нечего, Богатырчук сам подробно рассказал об этом трагическом периоде в своих мемуарах. Уже после расстрелов в Бабьем Яре, случившихся на десятый день пребывания немцев, он «уразумел, что Киев попал из объятий одного разбойника в объятия другого, не менее жестокого и беспощадного». Богатырчук пытался вызволить знакомых евреев-врачей, но тщетно: «Будучи председателем Объединения киевских врачей, я пробовал как-либо облегчить участь всех этих несчастных, но это было совершенно безнадежное дело: меня просто посылали, по циничному выражению немцев, – от Понтия к Пилату, а все протесты выбрасывали в сорный ящик, угрожая расправиться и со мной. За евреями последовали русские, украинцы и даже свои же немцы…»

«Единственное, что мог сделать отец, – напишет полвека спустя его дочь, д-р Тамара Федоровна Елецкая (ее воспоминания, охватывающие жизнь Богатырчука от рождения до конца Второй мировой войны, еще ждут своей публикации), – это помочь некоторым близким бежать из Киева, не ожидая, пока сосед по коммунальной квартире донесет, что в их квартире скрывается еврей или “полуеврей”». А вот свидетельство известного шахматного историка Ефима Лазарева, автора серии очерков под названием «Кому служил Богатырчук?» в киевской «Спортивной газете» (2006–2008):

«Вспоминается, как Федерация шахмат Украины перед чемпионатом республики 1959 года выпускала буклет, в котором следовало указать фамилии всех чемпионов УССР. Ряд киевских шахматистов выступили против того, чтобы там упоминался Богатырчук. С этим, однако, резко не соглашался мастер Борис Ратнер (кстати, участник войны). Он подчеркивал:

– Богатырчук немцам не служил! Он во время оккупации руководил больницей Украинского Красного Креста, где, в частности, прятал мою родную сестру и спас ее, и не только ее, от Бабьего Яра! Она и я до нашей смерти будем благодарны Федору Парфеньевичу!»

Профессор Богатырчук не просто руководил больницей, а в течение четырех месяцев возглавлял Украинский Красный Крест, организованный им в октябре 1941 года с помощью «антибольшевистской подпольной группы украинцев». Хотя у него «уже давно погас всякий энтузиазм в отношении германской оккупационной политики», он «предложение принял, ибо видел в нем единственную возможность хотя бы в самой малой мере помочь страдающему населению и военнопленным, находящимся в лагерях на территории Украины. О том, сколь ужасно положение последних, мы знали из показаний тех, которым посчастливилось оттуда вырваться. В первые месяцы войны таковых было немало, ибо немцы охотно отпускали на свободу уроженцев Украины».

Важнейшей задачей УКК стал сбор продуктов для военнопленных, брошенных своей родиной на произвол судьбы. В то время как военнопленным других стран оказывал помощь Международный Красный Крест, миллионы советских пленных были обречены на голодную смерть из-за отказа Сталина подписать Женевскую конвенцию: для него все, попавшие в плен или оставшиеся на оккупированной территории, были изменниками и предателями родины.

Богатырчук поставил дело снабжения лагерей на широкую ногу, что, по его словам, «приводило немцев в бешенство»: им, несмотря на жестокость по отношению к населению, лишь с огромным трудом удавалось собрать необходимое количество продовольствия, а «для нас в продуктах отказа не было, и в киевских амбарах УКК всего было вдосталь». Рассказывает Тамара Елецкая:

«В сборный пункт Красного Креста стали приходить пожертвования. Крестьяне приезжали подводами, передавая зерно, овощи, различные продукты, которые потом распределялись по лагерям. (…) Дело приняло такой масштаб, что немцам это не понравилось. Несколько раз они реквизировали запасы, предназначенные для пленных, и чинили препятствия для передач. В конце концов отец решил отправиться в Ровно, где находилось Управление лагерями, чтобы получить официальное право сотрудникам УКК посещать лагеря и ликвидировать препятствия по снабжению. О своей встрече с генералом, который ведал этими лагерями, он написал так: “Мое свидание с генералом Х. было с глазу на глаз. (…) Он достал из папки особо важных и секретных документов одну бумагу и дал мне ее прочитать”. В ней “указывалось, что у Германии никаких обязательств в отношении советских военнопленных нет, так как СССР отказался подписать Женевскую конвенцию”. Паек пленных предлагалось свести до абсолютного минимума, так как “каждый фунт хлеба, съедаемый военнопленным, вырывается изо рта немца и поэтому лучше дать его своему, чем чужому”. Было ясно, что для Гитлера чем больше перемрет пленных, тем лучше. Генерал все же обещал (и исполнил это) дать распоряжение по лагерям о беспрепятственной выдаче нашим уполномоченным нужных им сведений и запретил отнимать передачи».

Гром грянул в феврале 1942 года. Оказалось, еще в декабре Гитлер подписал секретный приказ, который предписывал полную ликвидацию местных самоуправлений и уничтожение их руководителей. Городской голова Киева В.Багазий был арестован и расстрелян вместе с 19-летним сыном в Бабьем Яру; та же участь постигла и ряд его ближайших сподвижников. Украинский Красный Крест был закрыт, а сам Богатырчук обвинен «в связях с советскими партизанами» и целый месяц провел в гестапо: «Особенно ужасны были пятницы, когда заключенных, в большинстве евреев или подозреваемых в связи с евреями, раздевали и угоняли на расстрел. Еще сейчас в моих ушах отдается шуршание босых ног о холодный пол, который производился несчастными, ожидавшими своей очереди. Только редко в толпе обреченных раздавался стон или всхлипывание, все как скованы были молчанием…»

Вот уникальный документ из архива Богатырчука, выданный ему при эвакуации из Киева в 1943 году (публикуется впервые):

Украинская гражданская администрация
города Киев
Бургомистр

Киев, 10 сентября 1943

Свидетельство

Я, бургомистр города Киев Л.И.Форостивский, подтверждаю этим, что проф. д-р мед. Федор Богатырчук, бывший председатель Украинского Красного Креста в Киеве, был арестован в феврале 1942 года по обвинению в антигитлеровской деятельности. Он провел 1 месяц в центральной киевской тюрьме гестапо. После своего освобождения проф. Богатырчук был все время немецкой оккупации под надзором гестапо Киева. Любая политическая деятельность ему была запрещена.

Бургомистр города Киев Л.Форостивский

Причиной того, почему его не расстреляли, как многих других, а выпустили, была не только вздорность обвинения, но и… острая нехватка врачей в Киеве. Немцы страшно боялись эпидемии сыпного тифа; недаром, когда еще в самом начале оккупации Богатырчук обратился с ходатайством о возобновлении работы Киевского университета, ему удалось «добиться разрешения на открытие только одного факультета – медицинского, да и то потому, что оккупационные власти хотели иметь побольше врачей, чтобы не допустить распространения эпидемий». А вскоре после выхода из гестапо профессор Богатырчук был назначен директором Института экспериментальной и клинической медицины, открытию которого помогло то обстоятельство, что в программе исследований значилась разработка сыворотки против сыпного тифа…

* * *

Оттава, кладбище «Пайнкрест». Могила Федора Парфеньевича Богатырчука и его жены Ольги Владимировны. Фото Ирины Бен-Чавчавадзе (Оттава). Публикуется впервые.

Он умер 4 сентября 1984 года – как раз накануне первого матча Карпов – Каспаров, что по-своему символично: Богатырчук родился в 1892-м, когда на троне восседал еще Стейниц, а ушел из жизни, когда уже начиналась эпоха Каспарова. От первого шахматного короля до тринадцатого – вот это биография! Впрочем, в Москве о смерти бывшего чемпиона СССР тогда никто не узнал: имя человека, посмевшего дать своей книге название «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту», уже давно находилось под строжайшим запретом. Для системы это был враг похлеще Корчного, второго такого в наших шахматах и не найти!

К счастью, то черно-белое время, надеюсь, все-таки в прошлом. Еще Довлатов в одном из писем Георгию Владимову, автору скандального романа «Генерал и его армия», написал: «И о Власове давно пора сказать что-то осмысленное, солидное и спокойное. (…) Мое собственное куцее мнение о Власове (две-три книжки о нем я прочел) сводится к тому, что раз Власова повесили, то судить его второй раз неэлегантно, остается – понять».

Вот и о Богатырчуке, мне кажется, пора уже «сказать что-то осмысленное, солидное и спокойное», а главное – попытаться понять. И прежде всего – истоки его антикоммунизма. Почему он – доктор медицины, профессор, известный шахматист, обеспеченный и успешный человек (впрочем, по словам дочери, у него «был приготовлен чемоданчик со сменой белья на случай неожиданного ареста») – сознательно, как и тысячи его земляков, остался в 1941 году в Киеве, дожидаясь прихода немцев, почему в 1943-м ушел вместе с ними, примкнул к Власовскому движению, а потом, уже на Западе, до конца дней истово боролся с большевизмом? Почему даже в годы «оттепели», когда многие эмигранты повелись на антисталинскую риторику Хрущева, он в статье «Нельзя ни забыть, ни простить» непримиримо заявил: «Можем ли мы простить либо забыть миллионы замученных в застенках, тюрьмах и концентрационных лагерях? Каким гнусным лицемерием звучит реабилитация после смерти либо после долголетнего пребывания в лагерях! Никакой ведь коренной перестройки социальной структуры нет и в помине. Всюду ведь сидят те же коммунисты, от которых никакими хрущевскими ваннами не отмоешь приставшей к ним крови. (Доживи Богатырчук до следующей «оттепели», он, с его безошибочным нюхом на лажу, вполне мог бы повторить эту фразу, изменив только одно слово: «никакими ельцинскими ваннами». – С.В.) Можем ли мы, эмигранты, забыть либо простить то, что мы были вынуждены бежать с родины куда глаза глядят и тысячами гибли в чужих странах? Нет, те, кому посчастливилось выжить, никогда этого коммунистам не простят и не забудут».

Свободный человек на свободной земле! Богатырчук на озере Мак-Грегор под Оттавой, где у него был свой остров с двухэтажным домиком-дачей. Фото из архива Ирины Бен-Чавчавадзе (Оттава). Публикуется впервые.

…Начать понимание Богатырчука предлагаю с того, чтобы вернуться на четверть века назад, в теплые осенние дни 1984 года, когда в эмигрантской (и не только) прессе стали одна за другой появляться поминальные статьи о Федоре Парфеньевиче. Уже позади отпевание в главной церкви Оттавы, тоскливый перезвон колоколов, прощальные речи на кладбище «Пайнкрест»… Настало время подведения итогов, осознания масштаба той потери, которую понесли русская наука и культура.

Это мы знаем Богатырчука прежде всего как шахматиста. Но для него главным делом жизни всегда была медицина. Профессор-рентгенолог Оттавского университета, он в 1955 году удостоился медали имени Барклая – своего рода Нобелевской премии по радиологии! Очень точно сказал известный в русском зарубежье публицист Роман Днепров («в миру» бывший казачий офицер Рюрик Дудин): «Писать о Федоре Парфеньевиче как в первую очередь о шахматисте, на мой взгляд, равносильно тому, что писать о Михаиле Юрьевиче Лермонтове как в первую очередь о художнике или о Леонардо да Винчи как об инженере».

К слову сказать, жизнь и творчество Богатырчука практически неизвестны не только у нас в стране, но, как это ни странно, и на Западе. На недавнем заседании Ассоциации Кена Уайлда, объединяющей крупнейших коллекционеров шахматных книг (Сан-Франциско, 9–11 октября), доклад о Богатырчуке сделал мой друг из Калифорнии Яков Зусманович – человек, труду и энтузиазму которого я обязан многими уникальными документами, а также их переводом с английского на русский (Яков бывший москвич). Так вот, вместо отведенного по программе одного часа доклад длился почти три и произвел сенсацию: показанные им архивные документы явились полным откровением для участников заседания, среди которых было немало маститых историков…

Лев Альбурт, гроссмейстер
ДОСТОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Федор Богатырчук родился 92 года тому назад в России и, не сумев ее вовремя покинуть, стал «гражданином» СССР. Но в отличие от многих других шахматистов – в частности, от Ботвинника – доктор Богатырчук всегда знал, что советская реальность – это аберрация, страшный кошмар, который нужно как-то пережить, а отнюдь не естественная, тем более не лучшая и не единственная форма человеческого общества.

Богатырчук: «Я принадлежу к категории тех интеллигентов, которые после большевистского переворота 1917 года не бежали, а «остались с народом». Мы еще были во власти иллюзий, многие из нас верили в эволюцию советской власти, многие предсказывали с точностью не только лет, но даже месяцев крах диктатуры, большинство же руководилось известным нашим «будь что будет». Молот и наковальня в трогательной комбинации с застенком и плахой нас скоро вылечили, и мы замкнулись в футляр «советского человека», душа которого не открывается даже самым близким людям. Тяжелые, страшные годы… о которых даже и вспоминать жутко. Мы были в положении подопытных кроликов, посаженных в одну клетку с удавом: с безропотной обреченностью мы ждали своей очереди быть раздавленными и съеденными безжалостным Молохом так называемой «революции», но на самом деле террора и насилия» (из статьи «Имеющий уши, да слышит»).

Конечно же, Богатырчук не был любимцем наркома Крыленко, как Ботвинник. Но Ботвинника Федор Парфеньевич регулярно обыгрывал и обгонял в соревнованиях (насчет обыгрывал – верно, но вот обогнал Ботвинника он лишь в чемпионате СССР 1927 года. – С.В.). Ботвинник и теперь сохранил неприязнь к своему давнему сопернику, хотя объективно признавал его яркий шахматный талант и огромную практическую силу. Федор Парфеньевич был профессионалом только наполовину, и это чувствовалось в его игре. Богатырчук играл ярко, самобытно, явно получая удовольствие от игры, – что профессионалам обычно не свойственно: для них это труд, деньги, карьера – что угодно, но только не развлечение.

Киев, 1942–43 годы. Удостоверение личности профессора Богатырчука, руководителя Института экспериментальной и клинической медицины, в котором он занимался изучением раковых опухолей. К концу войны, по некоторым оценкам, он был одним из крупнейших в мире специалистов в этой области! Публикуется впервые.

(Внимательный читатель может заметить, что годом рождения указан почему-то 1890-й, а не 1892-й. Банальная опечатка? Вовсе нет. Богатырчук всё советское время, оказывается, жил с неверным годом рождения – и даже его 50-летие шахматная и научная общественность отметила в 1940 году, за два года до настоящего юбилея! Но о причинах этой «странности» в биографии Федора Парфеньевича как-нибудь в другой раз…)

В конце войны Богатырчук выбрался из оставляемого немцами Киева и уехал в Германию. Он никогда не питал никаких иллюзий в отношении коричневого социализма, но честно пытался, как и миллионы других людей, найти выход из создавшегося трагического положения между двумя дьявольскими силами – выход для себя, для страны, а в конечном счете – для всего человечества, вовлеченного в мировой конфликт. В этих поисках Богатырчук сблизился с власовским движением (где возглавлял Центральное медицинское управление. – С.В.) и пережил крах его надежд.

Лично ему удалось спастись – Федор Парфеньевич сумел уехать в Канаду, где снова стал, как и в России, профессором медицины, вернулся к нормальной, почти дореволюционной жизни. В шахматы играл хоть и весьма успешно, но немного, в основном – для души. В крупных турнирах в последние десятилетия почти не участвовал.

Даже в очень преклонном возрасте Федор Парфеньевич был полон энергии. Его книги и статьи, часто публикуемые, в частности, в «Новом русском слове», были всегда интересны, актуальны, отличались здравостью суждений и обычно содержали конкретные предложения – что мы можем сделать для освобождения порабощенных коммунизмом народов или, по крайней мере, какую политику свободные страны должны, в своих собственных интересах, проводить в отношении СССР.

Разумеется, такие взгляды далеко не всем нравились, и увидеть Федора Парфеньевича на экране телевизора было бы нелегко – не то что какого-нибудь Познера или Арбатова. Все же Богатырчуку удалось сделать немало для того, чтобы и коренные канадцы, американцы, европейцы поняли сущность советского строя. И я думаю, что в недавней подавляющей победе канадских консерваторов есть, бесспорно, и его заслуга. (Вот свидетельство очевидца: «Он любил Канаду и, став канадским подданным, всегда принимал участие в выборах. Уже будучи болен, он все же голосовал на последних выборах, подав свой голос через уполномоченного. Его голос был учтен за несколько часов до его кончины». – С.В.)

Федор Парфеньевич Богатырчук был не только превосходным шахматистом, но и разносторонне талантливым человеком, более того – достойным человеком, прожившим хорошую, долгую, полную значимости и смысла жизнь.

«Новое русское слово» (США), 30 сентября 1984

Эдуард Штейн
Ф.П.БОГАТЫРЧУК. КОНЕЦ ЭПОХИ

В Канаде умер Федор Парфеньевич Богатырчук. Он не дожил до своего 92-летия всего три месяца. С его смертью закрылась одна из страниц истории шахмат – в их любительском варианте. Чемпион СССР 1927 года, двукратный чемпион Украины (распространенная ошибка; на самом деле он выиграл только чемпионат 1937 года. – С.В.), участник многих международных турниров, Федор Парфеньевич был патриархом русских шахмат, «последним из могикан», Великим Любителем. Шахматист-самородок, Федор Парфеньевич не сделал игру своей профессией, считая шахматы искусством искусств.

Его профессией была рентгенология. В 1955 году за работу «Стареющий позвоночник человека» доктор Богатырчук получил медаль имени Барклая. Используя рентгеновские лучи, ученый констатировал патологические изменения в позвоночнике человека. Его исследования об эволюции кальция используются сейчас в практической медицине. Но мне хочется хотя бы вкратце остановиться на шахматном творчестве мастера.

Медаль имени Барклая, присужденная Федору Богатырчуку в 1955 году Британским институтом радиологии. Публикуется впервые.

Лично я с Федором Парфеньевичем не был знаком, но многие годы переписывался с ним. Письма большого мастера – история отечественной шахматной культуры, документ большой ценности, и я надеюсь их вскоре опубликовать.

Совершенно справедливо считается: чемпионаты Советского Союза по шахматам равны, как правило, по своему рангу крупнейшим шахматным турнирам мира. В первенствах своей страны Федор Парфеньевич набрал семь медалей: одну золотую, две серебряные и четыре бронзовые (насчет двух серебряных медалей явный перебор. – С.В.). Через 45 лет после своего последнего старта в чемпионате СССР по процентному показателю на 100 и более разыгранных партий он всё еще занимает третье место – за Ботвинником и Талем.

Недавно мне довелось беседовать по телефону с экс-чемпионом мира М.Ботвинником (он был в Нью-Йорке). Разговор зашел о Богатырчуке. И хотя Ботвинник не скрывал своей антипатии к нему по политическим причинам, все же он признал: «Ох, играл он в шахматы совсем неплохо…»

Эдуард Штейн (кстати, пресс-атташе Корчного на матче в Мерано и автор рецензии на книгу Богатырчука в «Новом русском слове») даже успел написать Федору Парфеньевичу о своем разговоре с Ботвинником. Это письмо, сохранившееся в бумагах Богатырчука, наверное, немало позабавило 91-летнего профессора (публикуется впервые):

Расшифруем это «совсем неплохо». Федор Парфеньевич был единственным, который из пяти сыгранных с Михаилом Ботвинником партий три выиграл и две свел вничью. Ботвинник подарил ему в 30-х годах свою книгу с такой надписью: «Федору Парфеньевичу Богатырчуку с надеждой, что он изменит свое плохое мнение о моей игре».

Любопытный момент: на самом деле слова «плохое» в надписи нет, но… оно как бы подразумевается. Вот как выглядит этот автограф:

На Втором международном турнире в Москве в 1935 году Федор Парфеньевич сделал почетные ничьи с двумя экс-чемпионами мира: Э.Ласкером и Х.Р.Капабланкой (тогда же он сломил и сопротивление будущего шахматного короля – М.Ботвинника). Трудно сейчас точно сказать, сколько раз выигрывал Богатырчук первенства Киева. Среди шахматистов украинской столицы многие годы была популярна частушка:

Ловлю партнеров в паутину,
Как мух – безжалостный паук,
И заменяю я рутину
Борьбой идей – Богатырчук!

Федору Парфеньевичу посчастливилось сыграть сотни товарищеских партий с «кудесником» Алехиным; не раз он сражался и с другим великим русским шахматистом – Ефимом Боголюбовым; его направлял на шахматные дерзания сам Зигберт Тарраш.

О себе и событиях, которым он был свидетелем, Богатырчук рассказал в интереснейшей книге – «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту», опубликованной в 1978 году в Сан-Франциско. Как видим, его жизненный путь не ограничивался шахматами. Но и в шахматах Федор Парфеньевич прожил большую и насыщенную жизнь. Увы, они не отплатили ему взаимностью. Точнее, не шахматы, а те, кто ими руководит. Дело в том, что по своим достижениям Федор Богатырчук, несомненно, имел право на звание гроссмейстера. Канадская шахматная федерация, к сожалению, не обратилась с соответствующим запросом в ФИДЕ. Автор этого некролога поднял этот вопрос в американском журнале «Chess Life», но безуспешно.

В действительности канадцы подали соответствующую заявку, но на их пути грудью встала советская делегация. Вот свидетельство профессора Натана Дивинского, многолетнего президента Канадской шахматной федерации (публикуется впервые):

«Я знал о его огромной шахматной силе в 20-х и 30-х годах, и мне казалось совершенно естественным представить его имя на получение звания международного мастера на конгрессе ФИДЕ 1954 года. В действительности в свои лучшие годы Богатырчук играл на гроссмейстерском уровне. Но я был бы счастлив получить для него любое звание.

Русские были ужасно злыми из-за канадского запроса в ФИДЕ. Флор пришел ко мне в гостиничный номер и старался убедить забрать назад нашу заявку. Русские доказывали, что Богатырчук был предателем, что он ушел с нацистами, когда они отступали из России, и что он не заслуживает этого звания. Я же доказывал, что на самом деле он заслуживает звания гроссмейстера! Я также доказывал, что даже сам Гитлер заслуживал бы звания международного мастера ФИДЕ, играй он в силу международного мастера.

В конце концов мы добились для него звания международного мастера…»

Смерть Федора Парфеньевича Богатырчука большая потеря для русской культуры.

Журнал «Русская мысль» (Франция)

Роман Днепров
НА СМЕРТЬ Ф.П.БОГАТЫРЧУКА

Когда уходит человек, разменявший, по несколько вульгарному выражению, десятый десяток, для людей, знавших этого человека плохо или понаслышке, это лишь еще одно проявление неизбежного закона природы, воли Господа, создавшего всех нас смертными. Но как же тяжел этот уход для людей, близких этому человеку, привыкших к его присутствию, к его выношенной годами спокойной жизненной мудрости. Особенно если этот ушедший был таким замечательным, многосторонним и ярким человеком, как Федор Парфеньевич Богатырчук, скончавшийся в начале этого месяца в Оттаве в возрасте 92 лет.

В последние годы о Федоре Парфеньевиче кое-что писали, главным образом как о шахматисте. Шахматистом Федор Богатырчук был действительно замечательным, одним из сильнейших в России, выигрывал чемпионаты Украины, завоевал еще лет шестьдесят назад звание мастера. Но писать о Федоре Парфеньевиче как в первую очередь о шахматисте, на мой взгляд, равносильно тому, что писать о Михаиле Юрьевиче Лермонтове как в первую очередь о художнике или о Леонардо да Винчи как об инженере. Да не обидятся на меня те читатели «Нового русского слова», для которых шахматы и всё, что с ними связано, является основным в жизни. Я заранее извиняюсь за свои взгляды перед этими людьми, но все-таки шахматы это лишь игра, для одних менее, для других более интересная, и лишь советская власть с ее преступной изощренностью сумела сделать из шахмат одно из орудий своей пропаганды.

Профессор Богатырчук на своей кафедре анатомии Оттавского университета. Сзади стоит (5-я справа) его дочь и многолетний помощник в работе д-р Тамара Федоровна Елецкая. Публикуется впервые.

Федор Парфеньевич Богатырчук, бывший и солдатом, и военным врачом, и профессором-рентгенологом, и политиком – да, да, политиком, пусть не усмехаются те, кто берет на себя сейчас смелость выступать здесь на Западе от имени России, – был крупным шахматистом и как таковой относился к шахматам серьезно и любовно, но не они были главным в его жизни.

Как я писал несколько месяцев назад в некрологе, посвященном моему брату Льву Владимировичу Дудину (Николаю Градобоеву), в жизни каждого цельного человека обычно наступает момент или период, который фактически определяет всю его дальнейшую жизнь. Для Федора Парфеньевича Богатырчука этим периодом были 1943–45 годы, когда он принял самое деятельное участие в Освободительном движении народов России, стал членом Президиума КОНР (Комитет освобождения народов России) и вместе с вождями ОДНР, повешенными позже в Москве, подписывал в Праге Пражский манифест, который сейчас модно и выгодно хаять и называть самыми непотребными именами. Хотя, несмотря на все потуги, до сего времени в эмиграции не создано ничего, что могло бы по своему значению стать рядом с этим документом.

Федор Богатырчук, эмигрировавший из лагерей (для так называемых «перемещенных лиц». – С.В.) Западной Германии в Канаду в 1949 году и преподававший там в качестве профессора рентгенологии Оттавского университета, никогда не замалчивал свою видную роль в ОДНР. Даже тогда, когда в последние годы, по причинам, которых мне здесь не хотелось бы касаться, участие в ОДНР, особенно в его боевых частях, стало для некоторых неким «пятном Каина». Свидетельством этого гордого причисления себя к «власовцам» является вышедшая несколько лет назад книга Федора Богатырчука «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту».

Обложка автобиографической книги Богатырчука, выпущенной в 1978 году в Сан-Франциско Русским национальным издательством «Глобус» в серии «Материалы к истории Освободительного движения народов России».

В Президиуме КОНР Федор Парфеньевич Богатырчук представлял украинскую часть населения Советского Союза (руководил Украинской национальной радой. – С.В.). Он и был украинцем до мозга костей, хотя в его случае и трудно было разобрать, какой, собственно, язык – русский или украинский – был ему родным. Родился он в Киеве, там же окончил университет, оттуда уходил на фронт Первой мировой войны и на фронты гражданской – естественно, в антикоммунистические части; там же занимался научной работой, лечил больных, а по приходе немцев стал председателем Украинского Красного Креста…

Киев, 1942 год. Богатырчук в украинской вышиванке. Фотография с его медицинского свидетельства. Публикуется впервые.

Для наших наиболее ярых украинских националистов, требующих признания независимости Украины уже сейчас, отсюда, из эмиграции, профессор Богатырчук был «не тем украинцем», человеком, у которого «убаюкано национальное сознание», однако трудно было представить себе более терпимого в национальном вопросе человека. Лично придерживаясь той точки зрения, что при уничтожении большевистского режима Украине совершенно незачем отделяться от России, и выступая за национальную автономию Украины в рамках будущей, как он представлял себе, Российской федерации, Федор Парфеньевич считал, что каждый может придерживаться собственных убеждений и что поборники независимости Украины имеют полное право пропагандировать свою точку зрения. Он лишь не мог согласиться с требованиями признать независимость Украины, Белоруссии, республик Кавказа и Средней Азии, а также эфемерных «Казакии» и «Идель – Урала» в «декретном порядке» из эмиграции. В этом вопросе он твердо и совершенно искренне стоял на точке зрения руководителей власовского движения и никогда от нее не отходил, несмотря ни на какие уговоры со стороны некоторых американских деятелей, пытавшихся в 50-х годах «объединить» эмиграцию из Советского Союза на своих условиях.

Я, к сожалению, никогда не мог считать себя близким другом Федора Парфеньевича. Но будучи одним из руководителей послевоенной организации власовцев, СБОНР (Союз борьбы за освобождение народов России. – С.В.), я с ним очень часто встречался на различного рода конференциях и совещаниях. Мы проводили долгие часы в беседах. Он всегда верил в то, что идеи ОДНР не умрут, что задушить их невозможно. И теперь, когда из Пакистана приходят сведения (замалчиваемые и нашей эмигрантской, и американской прессой), что некоторые из советских солдат, добровольно сдавшихся в плен афганским повстанцам, спрашивают, где здесь вербуют добровольцев во «власовские части», на душе становится и грустно, и радостно. Радостно – потому, что есть еще люди, которые хотят за Россию драться, а не только выбивать для себя различные блага и привилегии, безразлично с какой стороны, и грустно – потому что скоро из тех, кто дрался с большевиками в прошлом, уже никого в живых не останется. Ни из Добровольческого (теперь обычно называемого Белым) движения, ни из Освободительного движения народов России.

Вот и в этом месяце на Оттавском кладбище прибавилась еще одна могила – человека, прожившего долгую и цельную жизнь, горячо любившего и свою солнечную Украину, и нашу общую мать Россию. Человека, которого Россия непременно вспомнит, когда кончится лихолетье Третьего Смутного времени в ее истории, во что Федор Парфеньевич Богатырчук глубоко верил.

Как описать даже в относительных подробностях жизненный путь такого многостороннего человека, каким был профессор Богатырчук, проживший к тому же свыше 90 лет? Вот я держу сейчас в руках новую биографию Александра Солженицына американского писателя Михаила Скаммелля (из-за которой, как мне кажется, поднимется изрядный шум). В ней свыше 1000 страниц. Богатырчук, в плане его мировой известности, конечно, не Солженицын, но его жизненный путь, пожалуй, не менее значителен и интересен. Хотя бы потому, что родился и вырос он еще, по выражению старого меньшевика и исключительно остроумного человека Бориса Ивановича Николаевского, «в доброе старое время, при проклятом царизме». Я лишь кратко перечислю, так сказать, основные вехи жизни Федора Парфеньевича, надеясь, что его друзья и близкие простят мне, если я что-то напутаю или пропущу.

Он родился 7 июля 1892 года в Киеве (поправим автора: Богатырчук родился 27 ноября по новому стилю. – С.В.). Окончил медицинский факультет Киевского университета. Во время Первой мировой войны служил в 109-м (309-м. – С.В.) Овручском полку. Во время гражданской войны – в дивизии Сечевых стрельцов. При советской власти занимался научной работой, был сотрудником академика Богомольца, увлекался шахматами. Но его смело можно было назвать внутренним эмигрантом. Советской власти он не признавал, как и большинство настоящих российских интеллигентов того времени.

После занятия немцами Киева в 1941 году Богатырчук был короткое время председателем Украинского Красного Креста, вскоре немцами разогнанного. Однако вопреки своей обычной практике после этого своего действа нацисты Богатырчука не арестовали (автор, видимо, невнимательно читал книгу «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту». – С.В.), а позволили ему заниматься врачебной практикой и даже помогли при эвакуации Киева уехать с десятками тысяч киевлян на Запад. О его участии в ОДНР я уже писал.

С 1949 года Богатырчук был профессором рентгенологии Оттавского университета. В 1979 году у него стало сдавать зрение, и он удалился на покой (один глаз Богатырчук потерял из-за глаукомы еще в 1958 году. – С.В.). В последние годы жизни Федора Парфеньевича мучили старческие недомогания, особенно слабело зрение. Но ум его оставался таким же ясным и пытливым, как и в годы его молодости. Профессор Богатырчук оставил после себя множество научных статей, работ и записок, которые, надеюсь, будут переданы в один из архивов, где русская эмиграция хранит то, что ей кажется ценным для будущих историков.

В этом доме в Оттаве жил профессор Богатырчук со своей семьей из семи человек. Тесниться им не приходилось: в доме было 11 комнат, что для Канады, впрочем, обычное дело. Четверть века назад само здание, возможно, выглядело иначе, но вот старое дерево перед ним наверняка помнит Федора Парфеньевича. Может быть, даже помнит прощальный взгляд, который бросил на дом старый профессор, когда его увозили в госпиталь, понимая, что он уже никогда сюда не вернется. А дерево напоследок тряхнуло своей листвой… Фото Мирона Самсина (Оттава). Публикуется впервые.

Кончина Федора Парфеньевича была тяжелым ударом для его родных, близких и друзей. Хотя родные человека, находящегося в таком преклонном возрасте, и сознают близость его смерти, приходит она всегда неожиданно и несвоевременно. Человека, которому 92 года, не менее тяжело терять, чем более молодого. А у меня – хотя с момента нашей последней встречи прошло уже немало лет – навсегда останется в памяти образ невысокого энергичного человека с живыми не по летам глазами под кустистыми бровями, всегда старавшегося внести свою лепту в дело, которое, по его мнению, шло на благо России. Той России, которую он понимал и любил.

«Новое русское слово» (США), 19 сентября 1984

Лоуренс Дэй, международный мастер
БОГАТЫРЧУК ЗАПОМНИТСЯ КАК ВЕЛИКИЙ ШАХМАТНЫЙ СТАРИК

С кончиной д-ра Федора Богатырчука Канада потеряла одного из своих великих шахматных стариков. Родившись в 1892 году в Киеве, он добивался побед в турнирах еще до Русской революции. Он достиг пика своих результатов в конце 20-х годов, выиграв титул чемпиона СССР и добившись победы в нескольких партиях с будущим чемпионом мира Михаилом Ботвинником. После Второй мировой войны Богатырчук обосновался в Оттаве. Он добился хороших результатов в нескольких чемпионатах Канады и дважды играл за ее олимпийскую команду (на самом деле только однажды: в Амстердаме в 1954 году. – С.В.).

Паспорт, выданный Богатырчуку в 1954 году, когда он получил канадское гражданство. И снова почему-то ошибка в дате рождения – он родился не 14 декабря, а 14 ноября, да и то если по старому стилю! Публикуется впервые.

Он был первым мастером, с которым я столкнулся, будучи сурово побит в 1961 году в сеансе одновременной игры. Мне было 12, ему 69. Позднее мы играли за одну и ту же команду Оттавы, и он обучал меня волшебным секретам стратегии. Он был уже слаб здоровьем, с большой копной седых волос и неукротимым огоньком в глазах. Его специальностью в медицине было изучение старения и хорошее понимание долговечности, нашедшие отражение в его любимых дебютах – закрытой сицилианке (1.e4 c5 2.Nc3) и староиндийской защите (1.d4 Nf6 2.c4 d6), старинных дебютах, которые он узнал в юности от Михаила Чигорина и передал мне. Ввиду его антикоммунизма (только антиглупости, как он говорил) советские власти ввели цензуру на его партии и теоретические разработки, вычеркнув его из своей истории, но их поражение стало нашей победой.

«Ottawa Citizen» (Канада), 27 октября 1984

P.S. Помните, в своем письме Эдуард Штейн приводит слова Ботвинника о том, что Богатырчук «якобы в каком-то английском журнале утверждал, что в СССР шахматистов заставляли ему проигрывать»? Речь идет о жуткой полемике, развернувшейся на страницах журнала «Chess» после публикации письма Богатырчука «Красная пропаганда в шахматах», написанного им сразу по приезде в Канаду в мае 1949 года. Одним из ярых оппонентов Богатырчука выступил чехословацкий гроссмейстер Людек Пахман, в то время правоверный коммунист. Однако после Пражской весны (1968) и полутора лет, проведенных в тюрьме, он пересмотрел свои былые взгляды и написал, уже в эмиграции, покаянное письмо Федору Парфеньевичу, а свой некролог о нем в западногерманской газете «Die Welt» закончил словами: «Я чрезвычайно рад, что был знаком с этим высокоинтеллигентным, сердечным человеком. К сожалению, его поведение и взгляды я понял слишком поздно».

Этой нашумевшей в свое время и совершенно не известной у нас в стране полемике (в номерах журнала «Chess», поступавших в советские библиотеки, соответствующие страницы аккуратно вырезались), включая переписку между Пахманом и Богатырчуком в 70-е годы, будет посвящена моя следующая публикация. Не пропустите!