Интервью	Владимир БАРСКИЙ, международный мастер
Александр МОРОЗЕВИЧ: "ПРИВЕТ! У МЕНЯ 2755!"

– Александр, как готовился к Суперфиналу? Почему так тяжело входил в игру?

– Чисто шахматной подготовки к турниру не было, вместо этого я подводил итоги чемпионата мира в Мексике. У меня не было времени сделать это раньше, а я считал эту работу более важной: надо было понять причины своего неудачного выступления. Может быть, отчасти поэтому я не сразу вошел в Суперфинал, поскольку мысли еще оставались в анализе: что было сделано не так, какие извлечь уроки на будущее.

В принципе, не секрет, что я вообще довольно часто тяжко вхожу в турнир. И на чемпионате мира я набрал на старте пол-очка из двух, и в Морелии/Линаресе-2007, и теперь вот в Суперфинале. Я не делал из этого большой трагедии, потому что отчасти такой старт для меня типичен. В дальнейшем удалось поймать свою игру. Конечно, такие серии – шесть побед подряд – редко удаются без помощи соперников. Это ведь новый рекорд не только для чемпионатов России, но и для чемпионатов СССР!

Безусловно, под занавес довольно трудного 2007 года хотелось выиграть супертурнир. Но это не было сверхзадачей, потому что для меня в любом случае мерилом того, как прошел год, останется чемпионат мира. Просто хотелось напомнить себе и другим, на что я еще способен.

– С легкой руки одного известного политика у многих сложилось мнение, что Морозевич может выигрывать только второстепенные турниры – Биль, Монако, Памплону, а ничего по-настоящему серьезного он никогда не выигрывал. С этой точки зрения, нынешняя победа стоит для тебя особняком?

– Во-первых, те люди, которые утверждают, что я никогда ничего серьезного не выигрывал, вполне могут записать Суперфинал в один ряд с Билем и Памплоной. Во-вторых, мне кажется, мой результат в Линаресе-2007 показал, что могут быть подвижки и в этом направлении. Я доказал не только недоброжелателям, но и себе, что победные серии у меня могут быть не только в турнирах 16-18 категории, но и в супертурнирах. Поэтому для меня этот вопрос закрыт. Те же, кто еще сомневается, пожалуйста, посмотрите таблицу Линареса-2007.

В то же время, Суперфинал – это не совсем супертурнир, поскольку здесь играли победители отбора, шахматисты, не столь известные широкой публике. Но по уровню игры, который показывают наши молодые гроссмейстеры, этот чемпионат был сильнее тех же турниров в Биле или Памплоне, которые мне удавалось выигрывать. В данном случае, приставка «супер» перед словом «финал» имеет полное право на существование.

– В чемпионате были под запретом любые переговоры между игроками. Если шахматист хотел предложить ничью, он должен был подозвать арбитра и попросить его обратиться к сопернику с мирным предложением. На деле же все происходило не так: когда гроссмейстеры хотели завершить игру, они шепотом соглашались на ничью и лишь потом приглашали арбитра для своего рода «благословения»…

– Ну, изловчиться и обойти можно любое правило.

– Правило не то чтобы игнорировали, но по-иному трактовали.

– Наверное, если шахматисты хотят сделать ничью, они придумают, как «доплыть» до искомого результата. Тем не менее, такого огромного количества быстрых ничьих, как в 2006 году, сейчас не было. Да, отдельные партии оказались не столь боевыми, как хотели бы зрители, и тем не менее, эффект очевиден: совершенно другой процент результативности, да и партии протекали очень живо, часто игрались до самого конца, порой – до голых королей. Думаю, такая игра понравилась зрителям гораздо больше, чем в 2006 году, когда немало партий заканчивалось в течение часа.

– Да, зрители с удовольствием приходили в ЦШК, но гроссмейстеры, по-моему, были не в восторге от такого наплыва болельщиков…

– Надо было всего-навсего установить минимальную дистанцию, скажем, метров пять и запретить зрителям подходить к игрокам ближе.

– В Большом зале ЦШК, где сейчас проходят Суперфиналы и Мемориал Таля, это невозможно, ведь ширина зала вряд ли превышает 10 метров, а столики стояли по всему периметру.

– Да, когда в одном зале играют и мужчины, и женщины, этого сделать нельзя. Но какая-то дистанция между игроками и теми зрителями, которые находятся непосредственно в турнирном зале, должна быть. Потому что сейчас зрители над нами буквально нависали, издавали разные звуки: поднимали, как могли, собственную значимость на нашем фоне. Тем самым болельщики, безусловно, влияли на ход игры. Лично я именно этим объясняю некоторые малопонятные решения, которые мы принимали в партиях. Играть в подобных условиях достаточно тяжело. Это же не блиц, который изначально воспринимается всеми как шоу! Это турнирная партия, со своими «перепадами скоростей»: где-то играешь быстрее, где-то медленнее, вдумываешься в позицию. А когда над тобой постоянно нависает минимум дюжина непонятно как настроенных людей, то это сильно мешает.

Мне, например, понравилось, как был организован турнир в Морелии-2007, хоть он и сложился для меня не самым лучшим образом. Мы играли на сцене театра, зрители находились в зале на определенной дистанции, их разговоры не слышны, и в то же время есть ощущение, что происходит некое действо. Так, наша партия с Топаловым заканчивалась последней, и после ее окончания зрители устроили продолжительную овацию. Аплодировали обоим, несмотря на то, что Топалов выиграл, а я проиграл. Конечно, мне бы хотелось, чтобы подобные моменты имели место и в Суперфиналах, и в других турнирах. Но это уже вопрос не ко мне, а к организаторам: сложно ли найти подходящий зал, сколько будет стоить аренда и т.п. Но так играть было бы лучше.

– В театре?

– Не обязательно в театре, но на сцене. И чтобы существовала дистанция между игроками и зрителями. Если же мы хотим создать эффект полного присутствия, то нужно по крайней мере, чтобы народ совсем уж близко к нам не подходил. Условно – не ближе 5 метров.

– Может, установить стеклянный экран, как на одном из недавних турниров в Испании?

– Не знаю, не пробовал.

– Какие партии чемпионата оказались для тебя самыми важными?

– Очевидно, что со спортивной точки зрения очень важной была партия с Томашевским. Не только потому, что это была встреча, как потом выяснилось, с бронзовым призером, но и потому, что она состоялась в третьем туре, после, как я уже сказал, неудачного старта. Мне необходимо было войти в игру, почувствовать свою силу. Эта победа, безусловно, придала мне нужный импульс.

Следующей по важности я бы назвал партию с Грищуком. Она состоялась после второго выходного, и в день отдыха я понял, что Грищук – мой самый опасный конкурент. Он неплохо смотрелся по игре, и было очевидно, что у него есть и силы, и желание на финишный рывок, поэтому наша партия оказалась решающей. Победив, я почувствовал, что имею очень весомые шансы занять первое место.

– А что произошло в этой партии? Вроде бы, по дебюту у Грищука все было хорошо, а в результате он проиграл в 27 ходов…

– Да, по дебюту он получил роскошную позицию, особенно после того, как я сделал неосторожный ход 13.Rfc1. Дальше комментировать что-либо мне сложно, потому что соперник играл неудачно, допускал очевидные ошибки. Наверное, только сам Грищук может объяснить, что произошло. Внешне партия получилась достаточно простой, но по нервным затратам и при подготовке, и во время игры эта партия отнюдь не так проста, как выглядит.

– Со Свидлером тоже играл на победу? Как обычно, невзирая на цвет фигур?

– «Как обычно», тем более черными, я не играю все партии на победу. Другое дело, поймав попутный ветер, я подумал: почему бы не выйти черными на сложную игру? В какой-то момент, когда дело шло к цейтноту, я понял, что могу и дальше поддерживать напряжение, но потрачу на это все свое время. Поэтому решил форсировать ничью, которая по турнирной ситуации меня вполне устраивала. Но Петя поймал какой-то глюк.

– Ему надо было на 30-м ходу отойти королем на а1 вместо с2, и черные объявили бы вечный шах?

– Да.

– А видел потом ход 32.Rg2 (вместо 32.с4?), дающий белым ничью?

– Я этот ход на компьютере еще не проверял, но совершенно не факт, что после этого получается ничья: там сложная позиция, у черных есть разные возможности, надо сидеть, думать. А после 30.Ka1 ничья сразу, от вечного шаха не уклониться. Ход 32.Rg2 мы оба не видели, но что ж делать – игра бы продолжалась, я был в тот момент уже довольно оптимистично настроен.

– Кто из молодых понравился больше всего?

– В целом, неплохо смотрелись и Томашевский, и Витюгов. Где-то им не хватило, конечно, опыта, какой-то турнирной мудрости, но ведь им всего по двадцать лет, молодости свойственны разные заблуждения. Сам был такой, помню, как это бывает! С чисто шахматной точки зрения, они произвели очень приятное впечатление. Думаю, они будут прогрессировать и дальше – все в их руках.

– Как относишься к еще одному правилу Суперфинала о том, что тай-брейк за первое место проводится в день последнего тура? Подобным образом был определен чемпион в прошлом году, да и сейчас могла возникнуть такая же ситуация.

– Я против того, чтобы тай-брейк игрался в тот же день, что и последний тур. Лучше, на мой взгляд, организовать через небольшой промежуток времени дополнительный матч, скажем, из 4-х партий с тем же контролем, что и на Суперфинале. И лишь в случае ничейного исхода этого матча на следующий день проводить тай-брейк.

Понимаю, что технически это довольно трудно организовать, поэтому, если мы не можем себе этого позволить, то надо или объявлять чемпионами всех, или проводить тай-брейк на следующий день, или даже кидать монету, что все равно, на мой взгляд, лучше, чем играть тай-брейк сразу после многочасовой партии. Не должно быть подобных переходов с контроля на контроль в течение одного дня.

В 2006 году на замечательном блиц-турнире ChessPro в «Балчуге» мы с Грищуком разделили первое место и сели играть дополнительный матч из двух партий, чтобы выявить победителя. Это было нормально, так как мы продолжили играть в блиц после блица. Жаль, что подобный турнир уважаемый сайт больше не проводит, для всех шахматистов это был незабываемый праздник.

– Александр, ты пробился в большие шахматы в середине 90-х. Тогда простые любители и журналисты смотрели на гроссмейстеров снизу вверх, ловили каждое слово. Расспрашивали, как протекала партия, где переломные моменты, кто где ошибся и т.п. Сейчас журналисты задают совсем другие вопросы: а почему ты так не пошел и так не пошел? Обсуждения в Интернете во время прямого эфира идут в снисходительно-пренебрежительном тоне, типа: ну что, заметит этот чудак, что у него есть сильный маневр? Вооруженный компьютером, любой второразрядник чувствует себя Полом Морфи! А твое мироощущение вследствие таких глобальных перемен сильно изменилось?

– Наверное, оно не могло не претерпеть изменений.

– Раньше было такое ощущение, что шахматисты занимаются очень серьезными вещами, а чемпион мира по шахматам – чуть ли не самый умный человек на земле…

– Нет, у меня такого не было. Я не для того пошел в шахматную секцию, чтобы доказать всем, что я самый умный.

– Не обидно, что сейчас многие любители относятся к гроссмейстерам немного снисходительно, что ли?

– Считаю, что и ФИДЕ, и мы сами частично виноваты в том, что подорвали уважение к званию гроссмейстера, сделали его слишком «ширпотребным». Кроме того, нам очень трудно адаптироваться к тем изменениям, которые стремительно вносят в шахматы крепнущие год от года компьютерные программы. Подобные издержки восприятия естественны.

С другой стороны, по-прежнему остается актуальным серьезный анализ партии после домашней работы. Скажем, те оперативные комментарии, которые публикуют в Интернете гроссмейстеры и мастера после сравнительно быстрого просмотра партий с компьютером, по-прежнему не дают исчерпывающего ответа на вопрос: что же на самом деле происходило в партии? По-прежнему гроссмейстерская мысль имеет силу. Нельзя сказать, что любой мастер средней руки при помощи компьютера объяснит вам все. Он осветит только основные моменты, но все глубины, все нюансы могут остаться за кадром. В этом я вижу нашу определенную пользу: есть еще люди, которые видят эти тонкости и могут донести их до остальных.

– А когда после партии указывают на тактические просчеты, вроде несделанного хода 51.Rg3! в партии с Сакаевым? Компьютер-то ничего не зевает, и любители потом начинают кричать, что супергроссы не видят элементарную тактику!

– Что значит: мы не видим тактику? До этого мы посчитали массу сложных вариантов. Просто так уж устроены люди, что мы не можем видеть все всегда. Мы считали длинные варианты, была сложная позиция, потом произошло изменение характера позиции, причем кардинальное. Из неясной она стала выигранной, но времени оставалось мало. Я, например, с ходу не перестроился, у меня оставалось всего 5 минут. Мы люди, нам нужно иногда время. Если бы мне в этот момент сказали: «Так, 15 минут перерыв! Мы останавливаем часы, а ты сходи, подыши свежим воздухом, попей что-нибудь, приди в себя!» После такого отдыха я бы этот ход, скорее всего, увидел. Другое дело, когда решения надо принимать одно за другим в высоком темпе. Позиция изменилась, а на часах те же 5 минут, тебе надо заново все считать… Мы не компьютеры, мы можем дать сбой.

– То есть из-за таких упущений особо не переживаешь?

– Скажем так, это немного нарушает цельность партии. Но с другой стороны, в той же партии с Сакаевым я после этого, если ты помнишь, считал гораздо более сложные варианты, и считал их даже с точки зрения компьютера вполне правильно. Это говорит о том, что организм так быстро не перестроился, вот и все.

Что сказать тем любителям-недоброжелателям, которые смакуют подобные просчеты? Ну что ж, пусть у них будет лишний повод потешить собственное самолюбие! Все-таки эти гроссмейстеры – такие лохи, да?!

– В каком направлении должны дальше двигаться шахматы? Надо ли изо всех сил стремиться в Олимпийские игры? Или шахматы должны держаться особняком от остальных видов спорта? Мол, есть у нас своя Олимпиада – и слава богу?

– Очень сложный вопрос. Я не думаю, что ФИДЕ ведет шахматы по оптимальному пути. Многие шахматисты недовольны тем, как организовано первенство мира, как проводятся те или иные турниры, какие у нас призы и так далее. Очень многие шахматисты, которые не попадают в первую сотню, живут, по сути, за чертой бедности. А ведь многие из них отдали шахматам лучшие годы жизни! Безусловно, далеко не все у нас благополучно. Но так вот однозначно сказать, какой курс самый оптимальный в современном быстро меняющемся мире, без серьезного анализа я не могу.

– Какая система розыгрыша первенства мира оптимальна: турнир восьми, матчи, нокаут?

– Думаю, оптимальная система – это наиболее понятная всем система. Пока мы далеки от понятности, каждая система будет иметь какой-то свой минус. Но всерьез я не думал о том, какая система была бы самой лучшей, потому что, на мой взгляд, одних моих шахматных мозгов в данном случае явно недостаточно. Нужно взвешенное мнение менеджеров и тех людей, которые будут заниматься организацией и «раскруткой» системы розыгрыша первенства мира и подачи шахмат в целом. Я могу высказать только свое мнение: лучше играть на сцене, а не в массовке, лучше зрителей вплотную не подпускать, чтобы они в ухо не дышали и не подсказывали, или что-то еще в том же духе. Но чтобы понять, как организовать розыгрыш на годы вперед, нужны комплексные усилия специалистов.

– Насколько удачна нынешняя система рейтингов?

– Я плохо понимаю, на каких принципах основана система коэффициентов Эло. Очень плохо, что мы не имеем дифференцированной системы рейтингов. Должны быть свои рейтинги для быстрых шахмат, может быть, для блица, и обязательно – отдельный рейтинг для командных турниров. Я уже устал это повторять: должен обсчитываться отдельный рейтинг для командных соревнований! Там идет совсем другая игра. Например, иногда в интересах команды тебе надо сделать ничью с уступающим в классе шахматистом. Ты делаешь эту ничью, теряешь при этом индивидуальный рейтинг, а по нему тебя пускают в чемпионат мира. Это же абсурд! Ты действуешь в интересах команды, а потом из-за этого не попадаешь на личный чемпионат мира.

Это достаточно очевидные вещи, которые давно можно было бы сделать, но они до сих пор не сделаны. И это удручает. А вообще, к чему привело поклонение перед рейтингами? При встрече люди говорят:

– Привет! У меня 715!

– Привет! У меня 630!

Что это такое, кто ты такой? Я, например, не понимаю, что все это значит. Уже мало кто смотрит на уровень игры, на количество побед. Раньше про шахматиста говорили, что он выиграл, условно говоря, турнир в Баден-Бадене. А сейчас произносят с придыханием: «Он набил 720!» Где он набил эти 720, откуда он их взял, из каких экстра-лиг привез 720? Никто не знает! В результате мы фетишизируем рейтинг, но не задумываемся – откуда он идет? Абсурд!

Помимо прочего, нынешняя система рейтингов приводит к тому, что элитным шахматистам невыгодно выступать в опенах. Например, я готов там играть, но не знаю, как обойти следующую ситуацию. Допустим, я встречаюсь с гроссмейстером с рейтингом 2500. У него белые, и он начинает «сушить», уклоняется от игры. У меня выбор: либо я играю по позиции и теряю 3 пункта рейтинга, сделав ничью черными, либо начинаю играть в анти-шахматы, намеренно делая не сильнейшие ходы, чтобы любой ценой уклониться от разменов. Приходится думать не об объективной силе хода, а о том, как бы не поменять все сразу, избежать теоретически ничейного варианта.

Хорошо бы ввести такое правило: шахматист, который уклоняется белыми от игры, теряет один пункт рейтинга, а игравший черными, соответственно, этот пункт прибавляет.

– А кто будет определять, что тот или иной шахматист уклоняется от борьбы? Вот он играет разменную славянку – уклоняется он или нет?

– По его дальнейшим действиям можно сделать вывод.

– И что, придется создать новую комиссию ФИДЕ во главе с Азмайпарашвили или Макропулосом?

– Смотря чего мы хотим добиться! Например, в спортивной борьбе предусмотрена такая мера – предупреждение за пассивное ведение боя. Это очень субъективная мера, подобное предупреждение иногда выносится, наверное, неправильно, но оно делается для того, чтобы люди боролись активнее. Иначе борцы могут просто топтаться на месте и никаких действий не предпринимать. Если мы хотим, чтобы при нынешней абсурдной системе подсчета рейтингов сильные шахматисты выступали в опен-турнирах, надо подумать о том, чтобы сушить с ними стало невыгодно. Тем самым организаторы получат возможность приглашать к себе ведущих гроссмейстеров. Я не выступаю в опенах не потому, что считаю себя суперзвездой, которой принадлежат Линаресы и т.п. Нет, мне было бы интересно сыграть тот же Moscow Open или «Аэрофлот», но я не могу играть в анти-шахматы! Если шахматист с Эло 2450-2500 начнет меня сушить белыми, то я на ровном месте теряю рейтинг!

– Так кто должен выносить предупреждение за пассивное ведение боя? Арбитр, шахматный разряд которого зачастую – тайна за семью печатями?

– На каждом турнире из числа игроков создается Апелляционный комитет, который часто ничего не делает. А почему бы этому комитету не рассматривать подобные случаи после каждого тура? Да, будет элемент субъективизма, но все равно тем самым мы будем принуждать людей играть! Даже если мы засудим одного-двух (может быть, человек пытался бороться, но не получилось), вреда от этого будет в целом меньше, чем пользы. Отбарабанил человек белыми вариант по книжке, сделал ничью – он теряет один пункт, я получаю один пункт.

– Тогда надо будет вводить запреты на целые дебюты, на сицилианку с с3, например…

– При чем тут это? В любом дебюте человек может пассивно вести борьбу, менять фигуры белыми. Видно же, когда человек не хочет играть! Ну хорошо, получи свой минус пункт, и разойдемся.

– В той же сицилианке с с3 белые не играют на ничью, у них есть там маленький перевес, но он постепенно исчезает, если черные все делают правильно.

– Ну и хорошо, вот и получи свой «минус пункт»! Много же ты не потеряешь, правильно? Всего один пунктик снимут – тебе что, жалко? И мне этот пунктик погоды не сделает. Я-то белыми сушить не буду, пойду на какую-то игру. А ту же разменную славянку можно трактовать по-разному: или менять все фигуры, или играть так, как я с Костей Сакаевым – выйти на полномасштабную борьбу. Ведь все зависит не от самых первых ходов, а от настроя шахматиста. Везде можно найти игру, было бы желание! И везде можно ее засушить. Партия Лазничка – Морозевич из командного чемпионата Европы – что это такое? Или Павасович – Грищук там же? Bh5 – Be2 – Bh5 в шотландке, и Грищук тут же теряет два пункта рейтинга. Это с Павасовича надо снять 10 пунктов за такую партию! Получается, что более сильный шахматист, не желая делать второсортные ходы (что вполне естественно), просто добровольно делится рейтингом в командном турнире. Это же маразм!

Вводя новое правило и заставляя работать Апелляционный комитет, мы позволим шахматистам с высокими рейтингами участвовать в опен-турнирах. Думаю, организаторы хотели бы видеть нас у себя. Сделайте так, чтобы слабым шахматистам невыгодно было сушить белыми, и мы приедем. Пусть они сами играют и дают нам игру! Если они в полномасштабной борьбе сделают с нами ничью, то будут молодцы.

– А если обыграют, гады?

– То тем более! Значит, подучат нас немного. Но пусть игра идет всерьез!